Казахская степь, раскинувшаяся на тысячи километров и воспетая поэтами пяти столетий, испокон веков выполняла до конца неизученную, но очень важную функцию. Из умозаключений историков мы можем понять, что, являясь плавильным котлом, она пропускала в свое жерло племена и народы, чтобы затем отлить казахскую нацию, волею судьбы которой придется не просто выжить в жестокой борьбе за место под солнцем, но и в качестве независимого государства оказаться в гуще событий в центре евразийского континента уже в двадцать первом столетии.
Пафосное начало выбрано не случайно и призвано отсеять ту часть читателей, для которых национальная тематика выступает раздражителем.
Иногда в жизни приходится встречать людей среди своих ровесников, которые нелестно отзываются о культурном бэкграунде, без которого казах не будет казахом. Традиции таковыми гражданами воспринимаются атавизмом, пережитками прошлого, средневековьем, рудиментом, всем, чем угодно, но только не уникальностью. Ландшафт, условия, обстоятельства – чисто объективные факторы – не есть хорошо или плохо. Но всегда уникально. Как можно презирать и стыдиться своей уникальности? Причисление людей, которые этого не понимают, к жертвам советской методологии как-то успокаивает и удерживает от вступления в бессмысленную полемику с ними. Но вот что забавно. Эти люди никогда не догадаются, что неугодные современному образу жизни традиции самостоятельно отмирали в казахском обществе.
Затронув в первом абзаце речь о функции единого живого организма, оказавшегося в сердце большого пространства, которое в разные эпохи в зависимости от геополитических предпочтений называли Арианой Вэджой, Дешт-и-Кыпчак, Хартлендом, однако следует упомянуть не только о плавильном котле, но и о такой роли Великой степи, которая формировала культурную самобытность населения, проживавшего в ней.
Позволю себе смелость выдвинуть следующий тезис о том, что казахская степь выступала своеобразным фильтром, участвовавшим в образовании культурного кода нации. Во избежание обвинений в голословности, в подтверждение упомянутых слов приведем один эпизод из культурной жизни казахов.
В 1820-е годы один из первых российских исследователей Великой степи Алексей Левшин, в чьих трудах по этнографии казахов звучат нотки неприязни к объекту исследования, среди прочих казахских зрелищ и забав упоминал об одном развлечении, когда «силачи вырывают у живого барана ноги».
Наверняка, он видел это действие своими глазами, по крайней мере с высокой долей вероятности мы можем это допускать.
Много позже другой этнограф Василий Радлов, который к объекту своих исследований был более лоялен, воочию наблюдал за упомянутым выше зрелищем и оставил подробное его описание: «Сидя на лошади, всадник хватал стоящую на земле овцу за заднюю ногу, поднимал вверх и, расскачав, резко отбрасывал, так что в руке у него оставалась нога и часть шкуры, а животное падало мертвым на землю». Ученый называет забаву кочевника девятнадцатого века «варварским».
Забава, бывшая в порядке вещей в начале девятнадцатого века, уже к концу его проходит через культурный фильтр и получает переоценку в глазах казаха той эпохи. К исходу столетия еще один российский исследователь, который уже точно не мог наблюдать за этим действием, пишет следующее: «Точно также не любит кочевой житель, как он ни невежественен, смотреть на страдания животного. Некогда существовавшая в степи забава, состоявшая в вырывании силачами ног у живого барана, надобно полагать, давно уже оставлена».
Или вот еще один пример, глазами европейского исследователя воспринимавшийся диким, назывался асату. Предоставим вновь слово Радлову:
«Когда мясо готово, гостю в деревянную миску кладут заднюю часть, грудинку (субö кабырга), кости переднего бедра (ортан джилик), задние бедра (токпак джилик) и кусок курдюка. Вымыв руки, гость отделяет мясо от костей и макает его в сильно посоленный бульон. Хозяин еще не садится с гостем. Приготовив мясо таким образом, гость обращается к хозяину: ас иäсимäн татты, аска отурунгуз! (еда вкусна только с хозяином, садитесь и ешьте!). Хозяин отвечает: Алла разы болсун, ризабыз ашангыз! (Бог вас награди, благодарю, кушайте же!). Но гость не отстает. Так как хозяин продолжает отнекиваться, он отрезает большой кусок мяса (джапрак эт) от грудинки, подзывает хозяина и руками засовывает его ему в рот. Потом отрезает второй кусок и подает его хозяйке, но не руками, а кладет его для нее в чашку. Только теперь хозяин подсаживается к гостю и ест с ним из одной миски, все время предлагая гостю лучшие куски. Теперь гость нарезает мясо и жир на множество маленьких кусков и раздает их пальцами правой руки остальным присутствующим (бесбармак). Он берет по три куска и засовывает их разом в рот приближающимся к нему по очереди людям. Тс широко открывают рот и вытягивают шеи. Небезынтересно наблюдать за выражением ожидания на физиономиях людей, получающих еду. Но в зтом кормлении есть и неприятный момент: считается оскорблением хозяина и гостя, если получивший куски не проглотит их сразу же, а станет помогать себе пальцами. Если же попадаются куски побольше, проглотить их не так уж легко, и мученик этикета часто давится, лицо его становится сине-багровым, он вот-вот задохнется. Тогда бедному помогают соседи, один в страхе кричит: как! как! (постучи! постучи!), другие сильно колотят несчастного кулаками по спине, пока мясо не достигает благополучно желудка. Весь обливаясь потом, бедняга отдыхает после такого угощения. Говоря о бесбармаке уместно вспомнить о киргизском законе, согласно которому в случае если дающий положит более трех кусков или среди них попадется кость и угощаемый, бедняга, умрет в результате от удушья, то первый должен уплатить полный кун (штраф за убийство). Если же он дал три куска, то, как бы велики они ни были, в случае удушения он штрафа не платит».
В одном источнике я встречал, как ханы также не отказывали себе в удовольствии собственноручно угощать гостей кусочками мяса и жира. Насчет летальных исходов и случаев выплаты ханами куна история умалчивает, однако очевидно одно: трудно представить, чтобы сегодняшние руководители могли так угощать гостей. Традиция в течение веков трансформировалась и приобрела милые и безобидные формы. Например, с традицией асату связаны лучшие воспоминания моего детства, когда дедушка угощал меня свежесваренным вкусным мясом, тщательно нарезав его на мелкие кусочки.
Как показывают эти два небольших примера, степь сама решала, с каким культурным бэкграундом следовало шагнуть народу в следующее столетие. Происходило то, что в современном мире принято называть трансформацией.
Так было всегда. Однако в начале двадцатого века произошли события, коренным образом изменившие естественный ход вещей. В Великую степь пришла советская власть.
«Диктатура пролетариата» не только беспощадно уничтожала материальные памятники предыдущих эпох, которые не соответствовали конъюнктуре, но и не церемонилась с наследием духовным. Столетиями формировавшиеся в степи обычаи, традиции, праздники были признаны феодальными пережитками. Новая модель поведения советского гражданина навязывалась сверху. Эволюционный механизм выработки культурного кода был приостановлен, но ни система, ни репрессивный аппарат не смогли его искоренить окончательно. Раковина с жемчужинами народного опыта просто закрылась и затаилась на дне, чтобы вновь раскрыться через семьдесят лет.
Необходимость восстановления естественного культурного фильтра вновь возникла с восстановлением Казахстаном своей независимости и воссозданием государственности.
В последние десятилетия в стране идет процесс возрождения национального самосознания. С избавлением от опеки Кремля стало возможно восстановление праздников, традиции, взглядов. Например, праздник Наурыз, ставший одним из самых любимых народом Казахстана, получил второе дыхание в последние годы существования Советского Союза, когда красная империя пребывала в предсмертной агонии. С тех пор и по сей день в стране продолжается реставрация культурных традиций, переоценка истории и места казахов в современном мире.
Нам удалось спасти от забвения казахский язык, а с ним будут восстановлены и другие ценности, присущие казахскому быту.
Вместе с тем, нельзя не упомянуть вызовы и угрозы, которые появились в нашем обществе относительно недавно. Не исключая социальную составляющую причин их возникновения, полагаю, что корень также следует искать в духовно идеологической сфере. Исследователи говорят о фрагментации нашего общества , в то же время задача сохранения национального единства, основы стабильного развития Казахстана, должна оставаться первичной.
Опираясь на какие культурные ценности и исторические модели поведения должен формироваться наш современный соотечественник? Его система ценностей? Естественно, времена изменились, пришли новые условия и навязывание одной идеологии было бы пагубным и тупиковым шагом.
В нашем сегодняшнем мире человек живет в окружении новых гаджетов и многих умных терминов, которые несутся к нему по каналам политической коммуникации. Мы уже упоминали выше термин «трансформация».
Постоянный зритель новостных передач, возможно, обратил внимание, что термин ищет своего потребителя в связке с другими словами, например, «трансформация политической системы», «трансформация партийного поля», «трансформация гражданского общества» и т.д.
Реже можно встретить его в сочетании с категориями культуры и ментальности. Не сразу можно вспомнить, когда в последний раз мы слышали выражения «трансформация культуры», «трансформация культурно-поведенческих установок» и т.д., если мы слышали о таких вообще. Естественно, речь не идет об ученых в области культуры, которые регулярно работают с ними.
Задача – восстановить целостность культурной нити, связывавшей поколения, которая была в далеком 1917 году. Вернуть огромный пласт опыта столетий наших предков. Это задача не только казахов, но и всего народа Казахстана. И чем раньше мы это поймем, тем раньше вкусим плоды от нашей уникальности.
Иллюстрация художника Н.Н. Каразина "Лечение горячки в казахской степи" (1885)