выходу новой книги Бориса Акунина «Просто Маса» Букмейт провел прямой эфир с писателем ВКонтакте, где он ответил на вопросы читателей. Мы выбрали самые интересные ответы — о том, какой на самом деле задумывалась серия романов об Эрасте Фандорине, чем плох «Доктор Живаго» и чем хорош разумный эгоизм, зачем изучать писателей и их самоубийства и почему лучшими правителями России были женщины.
О писательских инструментах
Я начинал в 1997 году, но компьютер у меня тогда уже был, под 386 Norton Commander — это что-то такое синенькое. Был у меня и игольчатый принтер, который больше стрекотал, чем печатал. Что изменилось — сам процесс работы с материалами. Как раз в 1997 году я подключился к интернету, Рунет был совсем убогий, да и в мире было не так много ресурсов. Сейчас я с помощью интернета могу найти 99% всего, что мне нужно. Если не бесплатно, то в платном контенте: журналы, архивы, библиотеки.
Я гораздо реже стал пользоваться помощью специалистов, которые по моему заданию ходили в архивы и подбирали материалы. А когда-то, очень хорошо помню, я ходил туда сам — и истекал слезами, потому что у меня аллергия на книжную пыль. На айпэде в дороге работать не могу — мне надо, чтобы клавиатура кликала. Голосом не работаю. Интернет бы только всегда был.
О писательских ритуалах
Никаких ритуалов у меня, кроме утренней чашки кофе, нет. Но есть правило: я рассматриваю писательство исключительно как удовольствие (Федор Михайлович со мной бы точно не согласился). И поэтому, когда я чувствую, что перестал получать удовольствие, я останавливаюсь и ни строчки больше не пишу. Но не ухожу в запой — есть и такое ноу-хау, которым пользуются некоторые мои знакомые, — а вместо этого перемещаюсь в другое место, беру книгу, над которой работаю параллельно и по которой соскучился, и продолжаю работать уже с ней. Такой у меня постоянный производственный цикл.
О темах для начинающих писателей
Начинающим писателям я бы дал совет писать о том, что им по-настоящему интересно и что их заводит, а не ждать каких-то социальных заказов извне. Никогда по социальному заказу ничего путного не напишешь. Я-то, когда первоначально про это думал [про серию об Эрасте Фандорине], не собирался писать романы сам — я хотел быть, что ли, организатором процесса: приобщить к делу своих друзей, талантливых литераторов, а самому быть чем-то вроде режиссера. Но получилось иначе: я сам этим всем увлекся.
Если говорить о темах — мне, например, кажется очень интересной и недоработанной тема, к которой чуть-чуть прикоснулся Виктор Пелевин много лет назад, когда написал замечательную новеллу «Принц Госплана». Про клерка, который играет в компьютерные игры и как бы живет в них. Было бы интересно написать про молодого парня, проводящего наиболее интересную часть жизни в компьютерных играх, которые он путает с реальностью: он существует скорее там, чем здесь.
Однажды я услышал поразительную историю от знакомого психиатра, я даже вставил ее потом в измененном виде в один из своих романов. История была о пациенте, который каждую ночь во сне видел продолжающийся сон. В этом сне он был солдатом армии Ганнибала, который идет на Рим. Он сообщал про эту армию Ганнибала такие подробности, которых никто знать не мог; говорил, как потом выяснилось, на древнекарфагенском языке, который только сейчас стал частично известен. Самое интересное в его жизни происходило там, когда он шел на Рим с Ганнибалом, а не здесь, где он был человеком вполне тривиальной профессии. Вот этот стык разных миров и жизнь между ними кажутся мне беллетристически очень перспективной идеей.
О писателях и самоубийствах
Главный философский вопрос, который перед всеми нами стоит, — стоит ли жизнь того, чтобы прожить ее до конца, несмотря на все пакости, которые она нам так часто преподносит? Или нет смысла смотреть это кино, и поэтому каждый год сотни тысяч людей в мире как бы говорят: «Давайте, показывайте следующее кино, а я ухожу». Я написал книжку, исследующую феномен самоубийства на примере писателей. Потому что писатель, в отличие от всех других, описывает все, что с ним происходит. Если писатель покончил с собой, можете не сомневаться: он обязательно объяснит, почему это сделал. И красиво объяснит, и понятно. Это такая муха дрозофила, на которой можно изучать все человечество.
Я в этой теме пытался разобраться — прежде всего, чтобы понять, выход ли это. Это допустимый выход, когда человек добровольно уходит из жизни, или это какое-то шулерство? Нечестная игра? Поступок малодушного человека? Чтобы получить ответ, пришлось написать целую книжку. Я для себя ответ как бы сформулировал и с тех пор отношусь к этой теме как ко всем другим: ну да, бывает и такое. Но что точно недопустимо — самоубийство по слабости. Это преступление.
О сказках
Вот только вчера читал сказки Шарля Перро. Я сейчас пишу сборник сказок — это, видимо, какие-то первые симптомы впадения в детство и деменции, но мне доставляет большое удовольствие. Я изучаю механизм сказок разных культур и народов, и собираюсь написать собственные сказки народов мира — такие, какими они должны быть на самом деле, о чем народы мира без меня не подозревали.
О детективах
Я любил читать детективы до тех пор, пока не начал их писать. Я вообще перестал читать художественную литературу, потому что это в моей профессии вредно. Но если все же говорить о детективах, для меня есть две основные партии: партия Агаты Кристи и партия Конан Дойла. Партия Агаты Кристи построена на мастерстве сюжета — никогда не угадаешь, кто убийца; главная задача здесь — удивить читателя. Партия Конан Дойла построена на атмосферности, на том, чтобы ты попадал в некий мир и существовал в нем. Я, конечно же, за партию Конан Дойла, я стараюсь писать именно такие детективы — с той корыстной целью, чтобы люди могли их перечитывать потом, даже зная, кто убийца.
Сборник с одной особенностью: каждый рассказ в нем посвящен одному из классиков детективного жанра
В этом смысле я больше всего люблю детективы Роберта ван Гулика про судью Ди, действие которых происходит в Китае времен династии Тан [VII–X вв. до н. э.]. По части детективной фабулы они довольно неказисты — совсем не Агата Кристи. Но, когда их читаешь, попадаешь в очень гармоничный, безусловно утопический, выдуманный мир идеального Древнего Китая, где все устроено по-конфуциански, по справедливости, в соответствии с внутренней гармонией. Это ощущение порядка, противостоящего хаосу, доставляет лично мне большое удовольствие. Вообще, ведь смысл детектива или, например, викторианского детектива — это противопоставление упорядоченного мира твердых правил дикому, стихийному миру зла, которого все мы — ну или по крайней мере большинство из нас — боимся.
О переоцененной классике
Когда речь идет о художественной литературе, любые оценки субъективны, более того — как только они перестают быть субъективными, они утрачивают всякий смысл. Потому что чтение художественной литературы — я не беру сейчас несчастных школьников — дело необязательное, мы делаем это для собственного удовольствия. Хорошая книга — это то, что лично мне, здесь и сейчас дает что-то важное. Если эту книгу ценят все, но мне она ничего не дала — для меня это плохая книга.
Я, например, не люблю и считаю сильно переоцененным роман «Доктор Живаго» Бориса Пастернака. С моей точки зрения, это очень вязкое, нескладное и неумное произведение. Если бы не ореол страдания, который его окружает — потому что из-за этого романа Пастернака затравили, — если бы не Нобелевская премия, которую ему дали (опять-таки в значительной степени чтобы вставить шпильку советской власти), думаю, не было бы у этого романа той ауры, которая его окружает.
О лучших правителях России
Самыми удачными правителями в истории России были женщины: Елизавета и Екатерина II. Елизавета — потому что она была ленива, ничего не делала, окружила себя такими же, в общем, ленивыми министрами, которые ни во что не вмешивались и не мешали людям жить. И без зоркого взгляда строгой власти Россия как-то зашевелилась, ее население увеличилось за это время чуть ли не вдвое, развились города, ремесла, торговля.
Первый том из исторической нон-фикшн-серии Бориса Акунина
Екатерина Великая, с одной стороны, тоже любила пожить в свое удовольствие. Но с другой — она ввела в российскую политическую практику очень правильную новацию: она показала, что управление при помощи пряника эффективнее, чем при помощи кнута. Она не столько карала, сколько поощряла. Не наказывала тех, кем была недовольна, а просто отдаляла их от себя. И возникло представление о власти как о каком-то сияющем солнце: чем ближе к нему находишься, тем теплее и светлее. Чиновники и генералы старались не потому, что боялись — как они боялись Петра I, — а потому, что хотели, чтобы государыня-матушка их наградила и приласкала. Это первый в российской истории опыт использования мягкой силы, которая оказалась весьма эффективна.
О герое, которого сейчас не хватает
Сейчас, да и во все времена, не хватает литературного героя, который знал бы ответы на все трудные вопросы жизни. Чтобы он был не занудным китайско-японским гуру с бородкой, таким скучным старичком, — а нормальным живым человеком, который бы излучал внутреннюю уверенность и знание, вселял бы в читателя мужество и оптимизм, делал бы человека не слабее, а сильнее.
Я, например, очень люблю роман Чернышевского «Что делать?». Думаю, сейчас его в школе уже не проходят, а в мои времена проходили. Там замечательные молодые нигилисты 60-х годов XIX века, новые русские люди, которые излучают уверенность, энергию, силу, называют себя разумными эгоистами. Разумный эгоист — это человек, которому бывает хорошо, только когда всем вокруг хорошо. Он говорит: «Я делаю это не из любви к человечеству — я делаю это из эгоизма, чтобы мне было хорошо». Это очень правильная мотивация. Потому что, когда человек говорит: «Мне ничего не надо, я все делаю ради других», становится немножко боязно. А если человеку хорошо, когда всем вокруг хорошо, он старается ради себя, и мне такая постановка вопроса нравится.
О том, стоит ли японцам читать роман «Просто Маса»
В первую очередь роман написан, конечно, для читателей неяпонских. Там довольно много всяких шуток по поводу японцев, их привычек, национального характера. А нации, по моему опыту, делятся на те, которые любят обижаться и которые обижаться не любят. Японцы, так же как и русские, обижаться любят. И если усматривают какую-то насмешку, пускай даже добрую, им это обычно не нравится, я с этим уже сталкивался. Из наций, которые вообще никогда не обижаются — потому что им в голову не приходит, что кто-то может над ними смеяться, — например, какие-нибудь англичане или французы. Они вообще не понимают, когда над ними шутят, или смеются вместе с вами. Завидное качество.
О том, почему Маса не остался в России
Если бы вы оказались примерно в 1920 году в России, да еще с деникинской стороны, на которую несется красная конница Буденного, думаю, вы бы тоже поспешили скорее уплыть на пароходе и не возвращаться лет 70, пока все более-менее не устаканится. Вот почему Маса не остался в России. И, кроме того, у него были связаны с Россией всякие трагические воспоминания — об этом роман «Не прощаюсь».
Последний роман из фандоринской серии, где действие происходит в разгар Гражданской войны в России
О продолжении романа «Просто Маса»
Я человек планового хозяйства, мыслю большими проектами, под тяжестью которых потом сам начинаю сгибаться. А роман «Просто Маса» мне захотелось написать потому, что я соскучился по Японии, где давно не был. Мне захотелось окунуться в этот океан, развлечься. Так что этот роман вообще появился безо всякого плана — и планов на продолжение у меня пока нет. Захочется — может быть, напишу.
О вере во взаимную любовь
Понимаете, вера — это категория, не подразумевающая опыта. Поэтому люди верят в Бога, в рай, в ад. Они или верят, или не верят — доказательств у них нет. Здесь же речь идет не о вере, а об опыте. Поэтому я точно могу сказать, что любовь есть, не сомневайтесь. Не все, правда, умеют любить: кого-то не так научили, кто-то путает любовь с другими похожими магнитами — будь то самолюбие, сексуальное влечение или еще что-то подобное. Любовь намного богаче и интереснее. У меня есть толстый нудный роман, посвященный теоретическому изучению природы любви, называется «Другая жизнь». Кто всерьез интересуется любовью, прочитайте — там прямо все по полочкам разложено.
О псевдонимах
Псевдоним — тот или другой — нужен мне, чтобы писать по-другому, в другой системе координат. Одно дело, когда я пишу как Борис Акунин, и другое дело, когда я пишу как Чхартишвили, под своим настоящим именем. У меня еще были другие псевдонимы, где я тоже писал по-разному — это очень освежает. Похоже на то, что актер выходит на сцену в ином гриме, в ином костюме, в иной пьесе — и становится другим человеком, хотя внутренне это все тот же, например, Данила Козловский. В реальной же жизни мои имена путают постоянно. Я привык и на все откликаюсь, хоть на Бориса Шалвовича — не проблема.
О том, может ли книга изменить жизнь человека
Безусловно, может. С думающим человеком такое часто происходит, а уж с глупым — тем более. Потому что глупый человек выберет в качестве жизненного образца какую-нибудь бяку или же прочтет нормальную книжку, но вычитает из нее то, чего в ней нет, извратит и побежит совсем не в ту сторону. Книга и литература вообще — вещь, с одной стороны, лучшая на свете, с другой — очень опасная. Она как огонь: может и согреть, и обжечь. Я к печатному слову отношусь серьезно. Мой любимый японский писатель Юкио Мисима говорил, что литература — это яд, но давайте не забывать о том, что яд — это просто очень сильное химическое средство, которое в правильной дозе может и спасти жизнь, и вылечить. Впрочем, что писателя спрашивать о том, может ли книга изменить жизнь человека? Ему хочется верить, что может.
О другой профессии
Если бы я сейчас был молодым человеком и думал, какой творческой работой заняться, скорее всего, я бы стал программистом, а не писателем. Придумывал бы программы, которые бы делали жизнь интереснее и помогали людям не тратить свое время на ерунду.