«Танцевать вам в аду на редакторских сковородах», – хочется мне сказать некоторым авторам. Ну это я к тому, что новая история подоспела. Пришел к нам в редакцию почтенных лет и бомжеватого вида старец (дальше читать: воцерковленный женоненавистник, даже просто мизантроп, с четкой жизненной позицией, полным отсутствием стиля при невероятно пошлом повествовании, перебивающимся высокопарным слогом). Отрекомендовался семейным психологом консультантом – визиточка у него такая с вырезанными из цветной бумаги хороводящими человечками. Одним словом ми-ми-ми на ми-ми-мях.
Вещал наш старец о курах, яйцах и петухах – опять же пытаясь утвердить свою лидирующую мужскую позицию. «Я – петух! – гордо так говорит. – Уверен, что для тупых куриц писать смогу».
Испугались в общем, послушали, проводили недоуменными взглядами (напористым оказался товарищ, не успели подготовиться!).
И тут началось – тексты-то и визиточку «многоуважаемый» оставил.
Ну вот один из – «Первый блин комом» – название ведь уже шедевральное, не правда ли! – начинается так (орфографию, стиль и знаки автора сохраняю): «Хочется мне поведать Вам , многоуважаемая публика, о первом своем испытании, которая мне устроила судьба в юные мои года». Ну, мля, граф Толстой – не меньше, скажите вы.
Но вот уже через пару предложений наш, казалось бы эстет и высокоморальный гражданин скатывается до банального солдатского юмора про рукоблудие: «После двух лет воздержания и принятия брома, мне как молодому любителю ручного труда поневоле, захотелось применить свои навыки и грезы в жизнь».
«Ну ведь нормальный чувак, стебется» – думала я ровно до следующего предложения: «Короче, после двухгодичной спячки кинулся во все тяжкие и надо же именно это чудное мгновение сидело со своей подругой именно на той лавочке».
Так, или я что-то не так прочитала, или не так поняла. Возвращаюсь – все верно. Поняла верно. Бросился он выходит не во все тяжкие, а на лавочку, ну он ведь дальше говорит, что чудное мгновение (кто? Вернее, что? Если цитирует Пушкина так метафорично, то хоть бы кавычки поставил) сидело на ней, на лавочке.
Я медленно сползаю под стол, но мужественно продолжаю читать о сексуальных похождениях, пока вновь натыкаюсь на высокий штиль: «Повествуя об этой истории, я хочу предостеречь молодых людей».
Дальше идет рассказ о привороте затя тещей, злобной и неуравновешенной женщины – ну женоненавистник, вернее, мизантроп, как я и сказала сначала.
Заканчивается все словами: «Сие описание для тех молодых людей, которые умеют читать и думать. Если конечно у них хватит благоразумия не повторять чужих ошибок».
И тут до меня доходит – проповедь. Так вам, батенька вещать у налоя, не иначе. Прощаюсь за сим.
"Танцевать вам в аду на редакторских сковородах", – говорю я, отправляя всю писанину вместе с визиточкой в корзину. Сожгла бы, но домой лишний мусор нести неохота. Ну и тем более были прецеденты негорящих письменных материалов. А может кто возьмет? Пишите, поделюсь...