Сегодня я, наконец, готова рассказать о своей поездке на границу Сирии и Турции. Я уже несколько раз высказалась по этому поводу в различных СМИ, но то были обрывки, рваные мысли, не до конца оформленные и не додуманные. Сейчас я собралась и готова.
Протяженность границы между двумя этими странами довольно большая и два этих государства соприкасаются далеко не в одной точке. Но я побывала лишь в одном поселке, на границе Турции и Сирии, который называется Яйлядагы. И речь свою поведу именно о том, что видела сама.
Я писала, что свой путь я начинала не с целью доехать до Сирии. Но в дороге такая мысль пришла. Признаюсь вам, когда выехала, побаивалась. Не слишком ли я смело заявляю о том, что в Турции бояться нечего? Не слишком ли я отчаянная?
Я проделала довольно долгий путь и по мере своего продвижения на Юго-Восток все больше и больше убеждалась в том, что я права.
Мой путь лежал через удивительные, потрясающе красивые места. Везде меня встречали с радушием и неким удивлением. Для турков одиноко передвигающаяся иностранная путешественница была в диковинку. Они этого не скрывали. Я не афишировала цели своей поездки, лишь перед отъездом из очередного отеля рассказывала тем, кто спрашивал, что пустилась в своеобразный тур Мира для того, чтобы показать тем, кому это интересно, Турцию.
Я въезжала в различные города, городки и поселки когда уже смеркалось, передвигалась, уточняя дорогу у случайных прохожих. Подбирала попутчиков по дороге, говорила с ними. Здесь так принято, если человеку нужно доехать от одного небольшого поселка до другого, а рейсового автобуса нет, люди «голосуют» и их «подбирают». Такой вот турецкий автостоп.
Уже когда человек садился в мою машину и мы трогались с места, я вспоминала рассказы, услышанные мною когда-то, рассказы о том, что не нужно никого сажать в свою машину, это может быть опасно. Однако никаких злодеев на моем пути не встретилось. Возможно, что они внесли бы какое-то разнообразие в то восторженное состояние, в котором я пребывала все время, что ехала в сторону Сирии.
Самым долгим моим попутчиком был молодой человек, которого я подвезла до Эрдемли. Он оказался медбратом и ехал домой к родителям. Мы проехали вместе часа два. Он рассказывал мне о своей учебе, работе, о своей семье. Я рассказала ему о Казахстане и о наших традициях. Он очень дивился моему турецкому и оказалось, что я одна из немногих иностранок, с которыми он встречался за свою 19-ти летнюю жизнь. Он помог мне найти отель в его городе. Помог донести сумку, очень горячо благодарил за то, что я его подвезла.
По дороге моему взору открывались великолепнейшие пейзажи. Это были дороги, горы, старинные замки. Где-то между Текели и Мерсином, вывернув из-за очередной загогулины пролегающего над морем серпантина дороги, я увидела пляж, какого я не могла бы представить себе в своих самых смелых фантазиях. Я никогда не могла представить того, что море может быть настолько вписанным в город. Да это был и не город, небольшое ильче, каких я проехала бесчисленное множество.
Турция в который раз приятно удивила меня. Удивила сама возможность преодолевать сотни километров пути не по колдобинам, а по прекрасному шоссе. Где-то я выезжала на автобан. Страшно было, не скрою, особенно учитывая мой скромный водительский стаж. Отличные разметки, а главное люди – это то, что не позволило мне заблудиться. У меня не было карты, не умею я ими пользоваться. И навигатором я тоже не пользовалась, по той же причине. Не умею.
Но это тоже была как бы часть плана, часть моей задумки. Когда я делала остановку в каком-то пункте, я не имела представления, куда направлюсь дальше. Мне так хотелось.
Это путешествие было не просто исследованием Турции, это была дорога, в которой я много думала и о своей собственной жизни. Это очень интересное занятие. Это время, отпущенное для того, чтобы побыть наедине с собой, со своими мыслями, время, когда ты двигаешься и принимаешь решения, руководствуясь только своими желанием, полагаясь лишь на свое чутье.
Жизнь наша так уж устроена, мы очень подвержены чужому влиянию. Да и наши внутренние рамки тоже зачастую не дают нам возможности совершать поступки, мотивированные только собственными желаниями. Мне это удалось, я смогла преодолеть этот внутренний барьер. То был последний бастион моей внутренней несвободы.
О своем путешествии я пишу отдельно. И это будет не просто рассказ о том, как я передвигалась из одного города в другой. Это будет, в большей, степени рассказ именно о моих ощущениях и о тех открытиях, которые я сделала в себе.
Что касается поездки, то я, как экономист, получила исключительно важную возможность убедиться в значимости транспортной инфраструктуры. Сотни тысяч километров отличных дорог словно бы паутина охватили всю Турцию. Сейчас, когда на юге идет сбор урожая цитрусов, это особенно очевидно. Огромные грузовики, загруженные под завязку ящиками с мандаринами и апельсинами, курсируют по турецким дорогам. Было очень интересно поговорить с владельцами мандариновых садов. Они рассказали мне, что собранный урожай им не нужно никуда везти, покупатель, а это фабрики, забирает его прямо с места сбора. Они могли бы и не рассказывать мне об этом, это было видно и без пояснений.
Я побывала в настоящем мандариновом раю! Люди, это нереальность какая-то - ты входить в сад, усыпанный мандаринами! Конечно, я не смогла удержаться и бросилась собирать всю эту вкуснотень, чем вызвала улыбки окружающих. Когда выходила из этого сказочного чудо-сада, мои карманы были набиты мандаринами, и огромный пакет с только что снятыми с дерева оранжевыми плодами мне дали в дорогу.
Где-то между Паязом и Хатаем, вывернув из-за очередного поворота, я вдруг обнаружила исполинских размеров ветряки. Я и не знала, что в Турции есть альтернативные источники электроэнергии. Стыдно, признаюсь, прожить в стране столько лет и никогда не интересоваться энергетической инфраструктурой.
Странным показалось то, что ветряки были неподвижны, погода была безветренной. Показалось удивительным, что даже с учетом неполной загрузки этих электростанций, они в Турции есть. Вспомнилась тогда моя беззаботная молодость, те два года, что я прожила на станции Дружба и тот ветер, что дует беспрестанно у подножья Джунгарских ворот…
Много чудес ожидало меня в том пути. Я знакомилась с людьми, меня пригласили в гости, я очень многое увидела и узнала. И сердце мое наполнилось огромной признательностью к этим людям.
Что важно – я нашла для себя ответ на вопрос, который долго не давал мне покоя. Глядя на наших аланийские турков, я все время удивлялась, как такие, простите меня, раздолбаи, смогли построить такую крепкую экономику. Так вот, в этой поездке я увидела людей, которые это сделали. Они, эти люди, очень трудолюбивые. И еще они добрые, открытые и неиспорченные легкими туристическими деньгами.
Так, передвигаясь из одного города в другой, ведомая лишь своей интуицией, я добралась до границы.
Въехала в приграничный ильче Яйядагы утром, было часов 9 утра. Подъезжая услышала странные звуки, где-то явно грохотало. Я вышла из машины и пошла туда, где как мне казалось, смогу увидеть что-то. Местность там гористая, как собственно и на всем протяжении моего пути. Так вот, когда взобралась на холмик, моему взору открылся потрясающий пейзаж, а еще я поняла, что те звуки, которые я услышала еще в машине – это взрывы. Один, другой, третий…
Сняв короткий репортаж, я двинулась дальше. На моем пути был полицейский патруль и я внутренне подготовилась к тому, что меня остановят и проверят документы. Но нет, меня не остановили.
Когда въехала в ильче (это по-турецки поселок), увидела довольно много военных машин, похожих на наши «уазики», в них сидели вооруженные люди.
Проехала по одной единственной улице, припарковалась где-то на обочине. Я позавтракала в отеле еще в Хатае, потому есть мне не хотелось и я двинулась по поселку. Он оказался совсем небольшим, и показался мне пустым.
Побродила по нему, было страшновато, однако я все-таки углубилась, прошла в переулки. В одном из них ко мне подъехал полицейский патруль. Полицейских было двое. Один из них, тот, который был за рулем, попросил показать документы. Я сказала, что они остались в машине. Второй полицейский в это время говорил по телефону, когда он закончил свой разговор и «включился» в наш, задал мне вопрос: «Вы откуда», я ответила, что из Казахстана. Полицейский отреагировал именно так, как реагировали все, с кем я встречалась в дороге: «Казак – кардеш, тамам!», это значит: «Казахи – братья, ОК!» И я пошла себе дальше, фотографировать, а полицейский патруль поехал дальше, патрулировать.
Людей в городе оказалось не очень много, но те, кто встречались, были в основном арабами, а вернее – арабками, это я поняла по их одеждам. Признаюсь вам, я боюсь людей, облаченных в одежды, закрывающие все, кроме глаз или лица. Может быть это после московской жизни, не знаю. Кроме того, фотографировать людей без их разрешения не принято, а спросить разрешения я не могла, так как не говорю по-арабски. В общем, я фотографировала витрины магазинов, мечеть, улочки и памятник, расположенный на центральной площади этого поселка.
Именно за этим занятием и окликнули. Я – человек увлекающийся и если чем-то занята, ничего вокруг не замечаю. Так я и не заметила, что ко мне подъехала машина, не военная, не полицейская. Обычная «коробочка», так я называю автомобили с фургончиками, горбатенькие такие. Люди были в штатском, но оказались полицейскими. Они улыбались и задавали мне привычные уже вопросы: что я делаю в этом районе, зачем приехала, откуда и почему так хорошо говорю по-турецки. Когда я ответила на их вопросы, они подивились и пригласили меня в участок. Усадили в машину и повезли.
Сказать, что мне было страшно – это ничего не сказать. Но не поехать с ними я тоже не могла. Мне не предъявили документов, не спросили моих. Сказали просто: «Поедемте к нам, чаю попьем, вы нам все расскажете».
Каких-то пять минут в этой поездке были какими-то, знаете, тягучими. Нет, это не так, как говорят в кино, не как в замедленном режиме. В режиме нереальности происходящего.
К слову, в этот режим я вошла примерно на третий день своего путешествия. Странное это ощущение, словно бы ты – не ты. Но я ведь была я - Копбаева Ботакоз, спортсменка и комсомолка в прошлом, и странная «ябанджи баян» (иностранка), которая передвигается на своем маленьком, арендованном «фордике» по незнакомой стране в настоящем.
Мы действительно приехали в полицейский участок. При этом фотографировать мне сразу запретили. Я удивилась, сказала, что у себя в Алании я много раз фотографировала различные полицейские учреждения, и не знала, что это запрещено. «В Алании не запрещено, а здесь граница» - ответили мне они. Они были очень серьезны, надо сказать.
Я никогда раньше не бывала в таких отделениях полиции, не приходилось, слава Богу. Здесь, в Турции, структура полиции очень интересная. Много разных управлений, каждое из которых отвечает за свое направление. Отдельное управление занимается делами иностранцев, с ними я и контактировала до сих пор.
Когда-то давно я работала в советской милиции и потому внутреннее обустройство отделений милиции мне знакомо. Так вот, в турецком отделении полиции я не увидела «дежурки» или «обезьянника». Обычное административное здание, с воротами и немецкой овчаркой в вольере.
Со мной все здоровались и смотрели с нескрываемым интересом. При этом все они были в гражданке, то есть не в форме. Мы прошли в кабинет к одному из тех полицейских, которые меня привезли. Нам принесли чай, такой же самый, каким угощают в обычном турецком магазине, ресторанчике или кафе.
Мне начали задавать вопросы. Первым, был, конечно, такой: «Откуда вы приехали?» Я ответила: «Из Алании». Я, в самом деле, приехала из Алании. Они заулыбались: «Мемлекет?» (государство) Отвечаю: «Казахстан», они качают одобрительно головами и в который уже раз за мою поездку говорят: «Казакистан – кардеш!»
На вопрос: «Зачем приехали в наш поселок?», начинаю свой, выученный наизусть на десять дней пути, рассказ: «Отправилась в дорогу для того, чтобы показать людям, что в Турции на самом деле нечего бояться, если даже женщина-иностранка, путешествующая одна, не подвергается опасности, что эта страна не кишит террористами…» Именно это я всем, кто интересовался целью моего путешествия, и говорила, именно это и было целью моего путешествия. Показать людям ничем не прикрытую правду.
Странный вопрос прозвучал следующим: «Вы это делаете за деньги?» Признаюсь, он поставил меня в тупик. Нет, говорю, это мой вклад в дело мира. Удивились они и порадовались.
Стали задавать вопросы о том, что я хотела бы увидеть и какая мне нужна помощь. Я сказала, что хотела бы доехать прямо до границы. Снова удивились: «Зачем?», говорю: «Раз уж проделала такой путь, хочу увидеть». Они сказали, что прямо на границу меня не пустят, но до того места, куда можно – довезут.
А потом… Потом наш разговор перешел к теме российско-турецкого конфликта. Не скрою, они сильно возмущались, принялись убеждать меня в том, что самолет действительно оказался над территорией Турции. Показали фотографии фрагментов самолета, которые были обнаружены на их территории, в маленьком поселке Яйлядагы. Я спросила их, передали ли они эти фотографии в какую-то комиссию, проходит ли какое-то расследование. Они сказали, что да, конечно, все передали, и не только фотографии, а сами фрагменты.
Они же предложили мне встретиться с беженцами. Оказалось, что само население поселка - всего три с небольшим тысячи человек. Однако вместе с беженцами – порядка 20 тысяч. Беженцы – как арабы, так и туркмены.
Мы вышли из участка и минут 20 ждали кого-то. Все это время мы говорили. Видно было, что полицейские сами шокированы тем, что происходит, особенно когда говорили о раненных, о беженцах. Я не смогла сфотографировать и их, запрещено сказали они.
Пока ждали, выяснилось, что поехать со мной они не смогут, возникли срочные дела. В это время к зданию полиции подошел мужчина, как оказалось, туркмен, сирийский беженец. Под его опеку меня и передали, довезли нас вместе до моей машины, которая так и осталась стоять на обочине почти на самом краю поселка. Мужчине они велели показать мне все, что сможет, а мне звонить в случае необходимости и если мне понадобится их помощь. Самое интересное, что никто из них не попросил и не проверил мои документы.
Дальше отправились вдвоем, я и мой попутчик – сирийский беженец-туркмен. Он очень интересно говорил по-турецки и его турецкий был гораздо больше похож на казахский язык, чем тот, на котором говорят турецкие турки. В дороге мы, конечно же, разговаривали. Оказалось, что он учитель, бежал из Сирии с семьей два года назад. У него трое детей. Бежали, бросив все имущество сначала в горы, потом в Турцию.
Дорогу до границы нам преградил полицейский патруль, в котором был один из тех полицейских, с которым мы пообщались в участке. Остальные полицейские кинулись было нас останавливать, на что мой «знакомый» сказал им: «Я знаю эту женщину, пусть проезжают» и мы поехали.
И тут началась бомбежка. Да, бомбили Сирию, однако звуки были отчетливо слышны. От границы нас отделяли всего километра три. Мы доехали до места, с которого была очень отчетливо видна сирийская территория. Это уже два километра от границы. Так сказал мой попутчик. Вышли из машины. К нам подошел сельчанин с осликом в поводу. Этот человек оказался тоже беженцем-туркменом. Мой попутчик остался с ним, я отправилась снимать репортаж. И тут снова прогремели звуки взрывов.
Человек, выросший без войны, не может себе представить того, что такое бомбежка. Даже самое яркое и откровенное кино не способно передать чувств, которые испытываешь, находясь в двух километрах места, в котором разрываются снаряды. Самолетов не было, это были наземные взрывы. Я не разбираюсь в военной технике. Видимо, заряды были мощные, потому что земля содрогалась, как при небольшом землетрясении.
Отойдя подальше от встретившихся и разговорившихся беженцев, уже охваченная вдруг очень четко осознанной любовью к нашей замечательной планете, я во все глаза смотрела. Как красиво там, люди! Какие это пейзажи! Это тянущиеся на многие километры вокруг невысокие, покрытые зеленью, холмы. Это сады, заботливо взращённые крестьянами, обычными тружениками, такими же людьми как я, как все мы. Это распаханные поля. Это пролетающие в небе птицы. Это пасущиеся где-то т-а-а-а-а-м на соседнем холме козы. Это синее небо и проплывающие по нему белые облака. Это все, что создал Бог. Для всех нас. Для людей.
Когда начала снимать свой репортаж, душа разрывалась от боли. Именно там, в этих горах я впервые в жизни почувствовала настоящую угрозу войны. И мне захотелось закричать во весь голос, закричать так громко, чтобы меня услышали солдаты, которые нажимают на курки своих автоматов, которые приводят в действия орудия, жмут на кнопки каких-то установок. Так захотелось, чтобы Бог дал мне самый громкий в мире голос, для того, чтобы меня услышали летчики, которые сбрасывают бомбы на беззащитных людей. Лишь одно слово пришло на ум: «НЕТ!» Это слово я и повторяла про себя, пока настраивалась на съемку.
Это было мое «НЕТ!» войне. Мое «НЕТ!» вражде, смертям, это было мое «НЕТ!» разрушению всего того, что Бог с такой любовью создал для нас. Это было мое «НЕТ!» тому, что я слышала, а слышала я звук разрывающихся снарядов. И это «НЕТ!» шло из моего разрывающегося от боли сердца. Мне было все равно, кто с кем и за что воюет. Люди мои, родные, хорошие, я желаю вам никогда не услышать эти звуки. Никогда!
Репортаж мой получился слишком эмоциональным, слезы задушили. Мне не было страшно тогда, было больно. Словно бы боль всех убитых горем людей пронзила меня и пролилась слезами. Эта боль не отпускает меня до сих пор.
Минут десять я простояла там, на этом месте. Наверное, это был шок. Наверное, я слишком эмоциональный человек. Наверное, женщине там не место. Наверное, моя поездка ничего не изменит. Наверное…
Очнулась, когда мой попутчик подошел ко мне и потрогал за руку. Пойдем, говорит, нас пограничники зовут.
Мы находились в метрах пятиста от пограничного поста. Там не было шлагбаума. Весь пост, это стоящий на обочине дороги автомобиль и где-то наверху (местность гористая) строение. Это не граница, просто один из постов на подъезде к границе, поэтому шлагбаума не было.
Пограничник, довольно молодой турок, не настолько строгий, как можно было бы себе представить, попросил предъявить документы. Увидев мой паспорт, заулыбался, и снова сказал: «Казакистан – кардеш!» А потом, к моему огромному удивлению, перешел на весьма приличный русский язык. Он спросил о цели моего визита и попросил показать ему отснятое мной видео. Он сказал, что тут снимать запрещено. Я сделала круглые глаза, а потом буквально взмолилась. И он, предварительно отсмотрев мой репортаж, сказал мне: «Хорошо, здесь нет ничего такого, что нельзя было бы показать. Это режимный район, это граница, мало ли кто вы, может быть вы шпион. Я должен был проверить». Его замечание было, безусловно, резонным и он с полным правом мог бы удалить мое видео. Но он этого не сделал. Мы поговорили о частоте бомбежек, он ответил просто: «Так много взрывов, что я уже привык, сначала было непривычно». Потом подошел, видимо, старший по званию, он спустился из того здания, что было расположено на возвышенности. С ним мы поговорили уже по-турецки. Он тоже отсмотрел снятый мной репортаж и тоже сказал: «Тамам, проблем ёк»
Уже вчетвером, я, два пограничника и мой попутчик, мы поговорили о том, что происходит. Они сказали мне следующее: «Ты видишь, этот регион не тот, который надо бомбить, с этой стороны живут туркмены, наши братья. Это мирное население, зачем их бомбят, мы не понимаем!» Я спросила у них, а можно мне на ту сторону, в Сирию?», они ответили: «Конечно, нет, там война»…
Обратно ехали в молчании. Этот, обездоленный войной человек, и я, странная «ябанджи баян», которая неизвестно зачем приехала.
«Что тебе показать?» – спросил меня мой попутчик. Я ответила: «Не знаю, покажи то, что считаешь нужным».
Он привез меня в дом к беженцам-туркменам…
Состоящее из трех небольших комнат и довольно старое строение трудно назвать домом, однако, это дом. В нем проживают шесть человек: муж, жена и четверо, трое из которых школьники. Живут скромно, я бы сказала – бедно. Дом снимают в аренду.
Познакомившись, начали наш невеселый разговор.
Что я узнала от беженцев. Во-первых, они туркмены, потомки тех туркмен, что служили Османским пашам и осели в этом регионе. Бежали из Сирии 4 года назад. В Сирии у них был свой дом и бизнес, магазин. Жили безбедно, хотя, по их словам, страдали, поскольку власти, мягко говоря, не приветствовали их стремление говорить на турецком языке (а говорят они по-турецки), в школе язык не преподавали и телепередачи из Турции они смотрели тайком.
Рассказали мне о «режиме», так они называют правление Башара Асада. Их внутренняя борьба с режимом началась не вчера, и не год назад. И их основная к Асаду претензия – его, Асада, бессменное правление. Признаюсь вам, для меня было удивительно то, что эти, на первый взгляд, совсем уж простые люди, говорили о демократии. Они говорили, что это недопустимо, когда один человек находится у власти так долго, более того, передает ее по наследству. «Что за средневековье! Мы хотим демократию!» - вот о чем говорили мне сирийские беженцы.
Они, к слову, говорили не только о своих претензиях к режиму Асада. К властям Турции у них тоже есть претензии и связаны они с тем, что Турция не дает им гражданства. «Почему курдам Эрдоган дал гражданство, а нам не дает?» - это их основной вопрос к турецким властям. «Мы в Сирии были людьми второго сорта, потому что туркмены, и здесь, в Турции, мы тоже люди второго сорта, потому что беженцы».
Дом, в котором живет эта семья, как и уже писала, они арендуют. Перебиваются случайными заработками, при этом им, как беженцам, за работу им платят вдвое меньше, чем гражданам Турецкой Республики.
Они долго возмущались и высказывали обиды по этому поводу. Мы записали несколько репортажей и об этом. Однако после, когда страсти улеглись, разговор перешел в другое русло. На ход разговора повлияла подошедшая соседка, тоже беженка, тоже туркменка. Она вмешалась, и начала стыдить мужчин. «Почему вы так говорите? Тебе вон операцию бесплатно сделали и лечат бесплатно, и лекарства предоставляют бесплатно» - с такими словами она обратилась к главе семейства. «Эйва!» - возмущенно воскликнула она.
Это странное междометие «Эйва!», которым они выражают свое возмущенное недоумение, звучало часто во время нашего разговора. А я вспоминала «Аватар». Его герои тоже обращались к Всематери Эйве…
Перешли к разговору о том, чем им помогает Турция. Оказалось, что на каждого члена семьи им выделяют по 85 лир в месяц, это примерно 8500 тенге. И выделяют не деньгами, а перечисляют на карточки, по которым они могут только платить, обналичить эти деньги они не могут. Им предоставлено также право на бесплатную медицинскую помощь. Периодически приходит гуманитарная помощь.
Вот, к слову, относительно гуманитарной помощи они тоже возмущались. А именно, им непонятно то, почему она уходит в Сирию, минуя их. «Все везут туда, а мы?» - посетовали туркмены.
Пока я изучала поселок, видела несколько огромных грузовиков, оказалось, что это грузовики с гуманитарной помощью, которую собирают для сирийцев граждане Турции. Но и эти разговоры пресекла подошедшая соседка: «Эйва! Мы тут в мире живем, а им каково!»
И здесь мы вплотную перешли к теме бомбежек. Я впервые увидела, как плачет мужчина, тот, с которым ездила к границе, его зовут Мехмед. Его голос сорвался, когда он рассказывал о своей последней вылазке в Сирию. Конечно, он плакал очень сдержано, собственно говоря, это были лишь слезинки, увлажнившие его глаза и на какое-то мгновение блеснувшие предательскими капельками на его ресницах. Потом он собрался и рассказал о том, что беженцам разрешено пересекать границу и они периодически это делают. Там остались родственники к ним он и ездил. Насколько я поняла, ездил для того, чтобы убедить бежать в Турцию. Я не поняла причин, по которым родственники этого человека все еще в Сирии, но он их периодически навещает.
Три дома в поселке, говорил он, а на них бросают целую тонну бомб. «Россия, не надо нас бомбить! Мы – мирные жители, мы не ИГИЛ!» - эти слова еще долго звучали в моей голове.
«Мы почти уже свергли режим Асада, еще немного и мы победили бы, но тут вмешалась Россия» - так он сказал мне.
Про ИГИЛ они рассказали мне следующее. Мы сами не знаем, откуда взялись эти люди, года четыре назад они приходили в наш поселок, звали с собой. Мы отказались. Боевики ИГИЛа обосновались в совершенно другом регионе, намного дальше от нас и если Россия воюет с ИГИЛом, зачем она бомбит нас! Вы знаете, сколько людей погибло? Вы знаете, сколько детей покалечено? Вы знаете, как это страшно срываться посреди ночи и бежать, спасаться, а потом возвращаться в свой дом и не знать, цел ли он? Эйва…
«Но ведь Россия начала воздушные атаки лишь три месяца назад» - возразила я. «Да», - отвечает, - «Два года назад, когда мы бежали, нас бомбило собственное правительство». Это война правительства с собственным народом! Вот что это такое! И это я поняла тогда, в этом маленьком доме, в далеком поселке Яйлядагы.
Они показывали мне много фотографий, жутких, страшных. Они предложили мне взять у них эти фотографии, но я решила, что я не вправе тиражировать того, что не видела своими глазами.
Я хотела поговорить и с беженцами-арабами, но они не знают турецкого языка и еще туркмены сказали мне, что арабы разговаривать со мной не станут, побоятся.
К слову, туркмены в разговорах между собой частенько переходили на арабский язык. Он в их семьях даже больше в ходу. А потом, опомнившись, переводили для меня то, о чем говорили. Ведь я не понимаю арабского языка.
Я спросила у них, смогут ли они перевести меня через границу. Они ответили отказом: «Не ходи туда, там очень страшно! Эйва…»
Их взгляды периодически уходили куда-то, как бы внутрь их. Так люди вспоминают. И тогда мы замолкали. Периодически они улыбались, шутили. Сильные люди...
«Почему вы остаетесь здесь так долго? Ведь это всего лишь маленький поселок, здесь нет работы, а без работы трудно кормить свою семью?» - спросила я. Они ответили, что на это нужны деньги, там дорого арендовать жилье, жизнь дороже. Но мне почему-то показалось, что они не хотят уезжать потому, что им хочется быть поближе к своим домам.
На мой вопрос: «А почему вы не уехали в Европу?» - они ответили, что им там нечего делать.
«Туда едут те, кто не хочет работать» - это уже вмешался в наш разговор старший сын главы семейства. На вид ему лет 20. Он очень серьезен для своего возраста. «В Европу едут за пособиями. Мы сами можем работать и можем себя прокормить» - заключил он. А взрослые добавили: здесь наши братья – турки, а там кому мы нужны?
Глава семейства возразил: «А здесь мы кому нужны?», и спор разгорелся вновь.
И вновь все поочередно восклицали: «Эйва!», а я слушала их и думала: «Боже милосердный, спаси и сохрани! Спаси и сохрани от доли этой!»
Я пережила много трудностей в жизни, и иногда мне казалось, что я – самый несчастный человек на свете. Я не знала, что такое несчастье. Теперь я прошу у Бога только одного - мира. Для всех нас…
Я провела в доме этих людей часа три. Было часа четыре, когда я попрощалась с ними. Выехав из поселка, заехала заправиться, и в это время снова раздался звук бомбежки. «Часто бомбят?» - спросила я у заправщика. Он, с грустным вздохом ответил мне: «Да».
Домой ехала так быстро, как могла. Мой дом от того места, где я побывала, отделяет почти тысяча километров. Я ехала по автобану, а когда стало понятно, что сил нет и надо перевести дух, остановилась в первом попавшемся «кармашке» - это такая площадка, на которую можно съехать с автобана. Издали я увидела огни, людей и автомашины. Когда заехала на эту площадку, оказалось, что это полицейские греются вокруг костра.
Как это все-таки удивительно и как непривычно, когда можно вот так, запросто потрепаться с полицейскими. Снова вопросы: кто ты, откуда, куда, зачем. Они цокали языками и восклицали: «Валла!», такой была их реакция на мой рассказ. И снова прозвучало: «Казак – кардеш!» О войне, о конфликте мне говорить уже не хотелось. Они напоили меня чаем, кофе, угостили симитами и семечками. Строго настрого приказали поспать в ближайшем городе. Их уже можно было фотографировать и я это сделала.
Остановилась на ночлег в городе Эрдемли, в том же отеле, в котором ночевала, когда ехала в сторону Сирии. Рано утром, как только рассвело, снова двинулась в путь. Я практически ни с кем не разговаривала в дороге, не могла разомкнуть уста. Все те планы, которые я строила по пути в сторону Сирии, были отброшены. Появилась какая-то решимость. Я глядела на все уже другими глазами. Глазами изменившегося человека. Глазами человека, осознавшего цену мира.
Вернувшись долго не могла обрести свое былое душевное равновесие. Какая-то тревога поселилась в моем сердце. Я на очень многое посмотрела по-другому.
Воистину, все познается в сравнении, и у меня оно появилось. Я очень хочу, чтобы оно появилось и у вас. Но я не хочу, чтобы вы, как я, услышали звуки войны. Поверьте мне на слово, война это страшно. Это и есть моя ничем не прикрытая правда.
С наступающим новым годом, дорогие люди! Мира всем нам!
Здесь репортаж, который я сделала на границе. Если возникнет желание, посмотрите: http://theopenasia.net/articles/detail/kak-kazakhstanka-na-granitse-s-siriey-pobyvala/