Спойлер: Текст не совсем новый, февральский. Но дополненный. Просто как-то показалось мне, что чисто литературный блог будет вполне разумно вести здесь, посему буду выводить сюда некоторые ранее написанные тексты о литературе, которые могут быть интересны "Гонзо".
Наш писатель Лев Толстой
Подавился колбасой...
Городской фольклор
Мой приятель N. терпеть не может Льва Толстого. Однако, на вопрос, читал ли он Толстого, он честно отвечает, что в десятом классе споткнулся на первом томе "Войны и мира", что отвратило его от чтения этого автора "навеки". Я к творчеству Толстого, признаться, тоже отношусь прохладно, за исключением "Севастопольских рассказов", что не мешает мне при этом ценить его вклад в мировую литературу и рекомендовать к чтению и перечитыванию. Писатель, он ведь не тысячная купюра, чтобы всем нравиться, у него другие задачи.
Иногда кажется, что автора можно оценить на лету, в несколько абзацев. Часто бывает, при выборе книги в магазине мы пролистываем её, читаем пару страниц в начале и пару страниц в середине, — в итоге берём или нет. И это нормально для просто читателя, каковыми мы все являемся постоянно. Но для критика/профессионального читателя есть тут ошибочка, — скорее при этом процессе идёт не оценка автора вообще, а оценка какого-то конкретного текста или его части на соответствие нашему личному вкусу. Но в сознании литературного об/озр/ы/вателя нередко эти два пункта неразличимы. Вроде бы — что тут интересного? однако ввиду малоподвижности и малой популярности литературной критики, именно обыватель, умеющий сколько-нибудь прилично складывать слова в предложения и занимает место критика. И читатель сталкивается с мнением, основанным в лучшем случае на одном тексте, в худшем — на выдержках из оного. Я считаю это в крайней степени неправильным, ни для читателя, ни для критика. И хочу процитировать одно историческое письмо по этому поводу. А.С.Пушкин как-то написал в письме А.А.Бестужеву фразу, которую до сих пор приводят вне контекста и не всегда понимают верно: "писателя должно судить по законам, им самим над собою признанным". И тут стоит вспомнить повод высказывания — комедию Грибоедова "Горе от ума", и вопрос Бестужева, породивший сентенцию — что думает Александр Сергеевич по поводу этого произведения. Собственно фрагмент письма, касающийся Грибоедова звучит так:
Конец января 1825 г. Из Михайловского в Петербург
<...> Слушал Чацкого, но только один раз, и не с тем вниманием, коего он достоин. Вот что мельком успел я заметить:
Драматического писателя должно судить по законам, им самим над собою признанным. Следственно, не осуждаю ни плана, ни завязки, ни приличий комедии Грибоедова. Цель его — характеры и резкая картина нравов. В этом отношении Фамусов и Скалозуб превосходны. Софья начертана не ясно: не то блядь, не то московская кузина. Молчалин не довольно резко подл; не нужно ли было сделать из него и труса? старая пружина, но штатский трус в большом свете между Чацким и Скалозубом мог быть очень забавен. Les propos de bal1) , сплетни, рассказ Репетилова о клобе, Загорецкий, всеми отъявленный и везде принятый — вот черты истинно комического гения. — Теперь вопрос. В комедии «Горе от ума» кто умное действующее лицо? ответ: Грибоедов. А знаешь ли, что такое Чацкий? Пылкий, благородный и добрый малый, проведший несколько времени с очень умным человеком (именно с Грибоедовым) и напитавшийся его мыслями, остротами и сатирическими замечаниями. Все, что говорит он, очень умно. Но кому говорит он все это? Фамусову? Скалозубу? На бале московским бабушкам? Молчалину? Это непростительно. Первый признак умного человека — с первого взгляду знать, с кем имеешь дело и не метать бисера перед Репетиловыми и тому подоб. Кстати, что такое Репетилов? в нем 2, 3, 10 характеров. Зачем делать его гадким? довольно, что он ветрен и глуп с таким простодушием; довольно, чтоб он признавался поминутно в своей глупости, а не мерзостях. Это смирение черезвычайно ново на театре, хоть кому из нас не случалось конфузиться, слушая ему подобных кающихся? — Между мастерскими чертами этой прелестной комедии — недоверчивость Чацкого в любви Софии к Молчалину прелестна! — и как натурально! Вот на чем должна была вертеться вся комедия, но Грибоедов, видно, не захотел — его воля. О стихах я не говорю: половина — должны войти в пословицу.
Покажи это Грибоедову. Может быть, я в ином ошибся. Слушая его комедию, я не критиковал, а наслаждался. Эти замечания пришли мне в голову после, когда уже не мог я справиться. По крайней мере говорю прямо, без обиняков, как истинному таланту <...>
Фраза раскрывается, и виден смысл суждения. Дабы понять чем ценен писатель или конкретное произведение, книга, пойми зачем она написана, и в какой контекст встроена, грубо говоря — попытайся понять, что же хотел сказать автор, а не бросайся фразой "что он курил? ". И здесь лежит большая проблема современной критики на русском языке и её восприятия в читательской и писательской аудитории. Уже не раз, в разговоре о критике меня спрашивали — "разве это критика? критика это же когда ругают! а тут же никто не ругает..." — именно так, руганью, воспринимается критика обывателем (и надо заметить, писатель он тоже обыватель всё то время, что не работает над текстом). Восприятие это в корне неверно. Критик — профессиональный читатель, и первейшая и главная задача критика — рассказать другому читателю, почему стоит, а то и должно читать именно это произведение или этого автора, рассказать — кому и почему он будет интересен, а кому интересным не покажется. Вторая задача, более узкоспециализированная, понять место произведения в контексте национальной литературы и литературы мировой, понять, есть ли оно вообще; понять, означает/фиксирует ли данная конкретная книга некоторое качественное литературное или внелитературное изменение или не означает/не фиксирует/не отражает. Тут критик становится на позиции философа, социолога, антрополога и такая критика довольно редка в принципе, как редки книги с большим значением для национальной или мировой культуры, и, во время, единое с выходом книги, критика подобная интересна довольно узкому кругу привычных к постоянной рефлексии читателей и самих авторов, набирая интерес впоследствии. Есть и третья - критик может использовать произведение как отправную точку для разговора о чём-то ином, важном для него и для другого читателя.
Но вернемся к первой задаче критика. Для того, чтобы выполнить эту задачу, — донесения информации до читателя, — критик обязан подойти к тексту именно с такими вопросами: какова была задача писателя в контексте жанра и каково качество её реализации. Невозможно судить нон-фикшн, лёгкий детектив, комедию, эротический триллер и философскую притчу по одним стандартам, если только сам автор по недальновидности или бездарности своей не пытается впрячь в одну телегу "коня и трепетную лань", встроить, например, "Эммануэль" в один ряд с "Лолитой". Именно этим на каждом шагу грешит обывательская критика, увы, вытеснившая критику иную из зоны популярности, вслед за обывателем "ловит волну" и критик культурно вменяемый, постепенно вменяемость теряющий. Отсюда, как я вижу и появляется выражение, столь популярное, о том, что критик — это несостоявшийся писатель, подводящее к критике совершенно не с той стороны, критик — состоявшийся читатель, всё остальное — несущественно, за исключением, конечно, умения связно излагать мысли.
Тут, видимо, должна быть "мораль". Она в том, что беря себе право критиковать, анализировать, критик принимает на себя и ответственность за сказанное, ответственность перед читателем и перед собой, ибо самое жестокое разочарование — понять, что ты подошёл с инструментарием, предназначенным для вязания, к изготовлению пива, и получил в итоге два штофа гнилой шерсти и ржавые спицы на закуску. Только погружение в текст и контекст поможет критику (читателю вообще) максимально точно оценить произведение и его значение (великое или малое). То же касается и писателя, но письмо — это уже отдельная история.
И немного ещё на ту же тему - в чём-то подтверждающее мою позицию, в чём-то её опровергающее, рассуждение о критике от Олега Лекманова (ВШЭ)