Я всегда здорово нервничаю, когда нужно сказать речь. Ведь в этот момент я должен быть Деннисом Хоппером. А кто такой Деннис Хоппер? Это же, черт возьми, человек, у которого нет никакой самоидентификации.
Я родился в Канзасе в 1936 году, и это значит, что сейчас мне 72 года. Я был одним из тех, кто считает, что никогда не доживет до тридцати, и кто начинает биться головой о стену, когда ему исполняется тридцать один.
Я экспериментировал с различными веществами с самого детства. Однажды в возрасте семи лет я здорово нанюхался бензина, слитого с дедушкиного трактора. Я помню, что смотрел на облака, и мне казалось, что это святые облики. Я здорово передознулся тогда, факт. Помню, я схватил бейсбольную биту и бросился на дедов трактор, перебив все фары и стекла. Мне казалось, что это какое-то страшное чудовище, и это мой последний бой. А потом меня отпустило, и больше я бензин не нюхал.
Я очень живуч. Наверное, это что-то генетическое. И удача. Но я точно знаю, что не только это. Самое главное, как мне кажется, это твое отношение. Смерть редко берет тех, кто ее не боится. Я знаю это наверняка: я должен был сдохнуть не менее десяти раз, но все еще здесь, среди живых.
До того дня, когда я бросил пить, я выжирал в день не меньше полугаллона рома (около 1,8 литра. — Esquire) и бесчисленное количество пива. На этом я редко останавливался, потому что у меня всегда были припасены три-четыре грамма кокаина.
Кокаин — неплохое средство для того, чтобы протрезветь. В те моменты, когда я страшно напивался, я прибегал именно к кокаину. Чтобы протрезветь и напиться снова.
Не напивайтесь с утра. В этом случае придется напиваться весь день. И тогда даже кокаин не вытянет.
Всю свою жизнь я преклонялся перед поэтами, которые беспрестанно бухали и жрали наркотики — все эти парни типа Бодлера, Рембо, Верлена. Они были настоящими наркосвиньями и, наверное, думали, что это ништяк так себя вести — мы же, мол, поэты. Но я-то не был поэтом, когда мешал кокаин с водкой. Я просто был долбанутым м*дилой.
Как и все актеры, я хочу на***ть (обмануть) смерть и остаться в памяти.
Деньги не избавят вас от старости. От старости избавит смерть.
Семьдесят два года назад я помешал моей матери стать олимпийской чемпионкой по плаванию на спине. Она была чемпионкой Канзаса и как раз собиралась на Олимпиаду, когда забеременела мною. До сих пор не знаю, хорошо это или плохо с моей стороны.
Тот факт, что это произошло с тобой, вовсе не значит, что это интересно всем.
Я всего лишь деревенщина из Додж-Сити (город в штате Канзас. — Esquire), чьи предки были простыми фермерами.
Голливуд никогда не принимал меня. Я просто живу там, вот и все.
В Голливуде не следует злоупотреблять словом «искусство». Там его считают чем-то сродни слову «жопа». Если вы будете слишком часто произносить «искусство», поначалу с вами перестанут здороваться, а потом лишат места на парковке.
Несмотря на то что я снялся в чертовой куче фильмов, индустрия все равно отторгает меня, как желудок отторгает всякую гниль.
Все просто: зарабатывай немного денег, живи как живется и надирай задницы.
Джеймс Дин был самым талантливым актером, которого я когда-либо видел. Он также был настоящим партизаном, который объявлял войну каждому, кто пытался сдерживать его эмоции. Однажды, переругавшись с режиссером, он достал выкидуху, приставил тому к горлу и сказал: «Я же тебя убью, сучонок». Я стараюсь подражать Дину во всем — в кино и в жизни. Поэтому у меня так много неприятностей.
Я никогда не кадрирую свои фотографии. «Если ты собираешься фотографировать, — сказал мне однажды Дин, — никогда не кадрируй фотографии». — «Что за черт?» — спросил я. — «Когда-нибудь тебе точно захочется снимать кино, а кино нельзя кадрировать, так что учись видеть кадр сразу».
Камера не похожа на пушку. Но это оружие. Мне кажется, что в революциях сегодняшнего дня проще сражаться с камерой, чем с автоматом, а в некоторых случаях автоматы не понадобятся вовсе. Битва за свободные умы будет выиграна в кинотеатре, а не в танковом бою.
Все то, что я вижу вокруг, заставляет меня думать о том, что мы уже не способны отличить Судный день от обычного.
Когда-то я стал республиканцем, потому что верил в идеалы Томаса Джефферсона (третий президент США, автор Декларации независимости. — Esquire). Он сказал, что ни одна партия не должна оставаться у власти слишком долго и обязательно должна сменяться другой — именно таким образом функционирует демократия. В тот момент, когда я заделался республиканцем, демократы находились у власти слишком долго. Теперь у власти засиделись республиканцы, и именно поэтому я голосовал за Обаму.
Я занимаюсь всем подряд. Рисую, снимаю, снимаюсь, фотографирую. Все это для меня родственно — таким образом я просто зарабатываю деньги. Все эти способы мне нравятся за то, что они довольно веселые. И они хорошо справляются со своей задачей: делают жизнь не такой тоскливой.
Учись расслабляться. Если ты расслаблен, у тебя есть ключ к воображению. Если нет — тебе придется довольствоваться ключом к интеллекту.
Я играю в гольф как говно, но тем не менее стараюсь играть как можно больше.
На данном этапе жизни я больше всего люблю путешествовать. Хотя для меня это всегда было лучшим способом познать Господа.
У меня четверо замечательных детей — и все от разных матерей. Я был женат пять раз, но не потому, что я такой страстный, а потому что я паршиво соображаю в женщинах. Я тот самый тип, который, проведя с женщиной совсем немного, начинает думать, что ему нужно либо срочно избавляться от нее, либо жениться на ней. А это, поверьте, не самая офигенно умная штука в мире.
Я был женат на Мишель Филлипс (американская певица, участница группы The Mamas & the Papas. — Esquire) восемь дней. Первые семь были ништяк.
Если не считать траты на многочисленные разводы, я не внакладе от того, что был женат столько раз. Женитьба всегда делала меня более работоспособным.
Когда в 1995 году я решил построить дом, я попросил строителей сделать три гаража прямо в нем, хотя они настаивали на том, чтобы построить гараж отдельным блоком. Мне всегда нравилась идея въезжать в дом на машине.
Иногда я чувствую, что я в одном шаге от того, чтобы заделаться серийным убийцей.
Люди постоянно спрашивают меня о природе зла, которое кроется во мне и позволяет легко справляться с ролями всяких ублюдков. Все это чушь, конечно. Никакого зла во мне нет, просто я ношу трусы на размер меньше.
После «Беспечного ездока» не было ни одного фильма, который мне по‑настоящему хотелось бы снять.
Я никогда не работал у Лукаса или у Спилберга. Назовите навскидку любого известного голливудского режиссера, и я вам скажу, что никогда не работал с ним. Мне никогда не предлагают тех ролей, которые предлагают Джеку Николсону или Уоррену Битти. Никогда не предлагали и никогда не предложат. Так что остается довольствоваться ролями мелких злодеев.
Я не из тех людей, кто выходит из душа, чтобы поссать.
Я не напивался уже четверть века. Примерно столько же я не жрал тяжелых наркотиков. Я снялся в 150 фильмах. А снял, к сожалению, всего семь. Не то чтобы я сидел сложа руки — я постоянно рвался в режиссерское кресло, но на это никто не спешил дать мне денег. Многие из тех 150 фильмов, в которых я снялся, — беспрецедентное говно. Но даже в таких фильмах я старался изо всех сил — чтобы в тот момент, когда мне предложат хорошую штуку, не свалять дурака.
У меня никогда не было великой роли.
Не обязательно выигрывать каждую битву, главное — выиграть войну.