Мой отец был актер, моя мать была актриса. Поэтому мне приходилось играть в школьном театре. Что мне еще оставалось делать? У меня был невероятный страх перед зрителями. Я помню, как однажды, перед выходом на сцену, я долго и чудовищно блевал — так мне было страшно.
Я хорошо помню, как решил стать актером. Это было в 1956-м, когда мой отец (Кирк Дуглас. — Esquire) закончил работу над «Жаждой жизни» (экранизация одноименного романа Ирвина Стоуна о Ван Гоге. — Esquire). Мне тогда было что-то между одиннадцатью и двенадцатью годами. Помню, я пошел в кино и смотрел этот фильм, полностью позабыв, что передо мной отец. А младший брат, которого я взял с собой, сбежал из зала посередине показа. Он не смог пережить момента, когда Ван Гог отрезает себе уши.
Однажды мой сын Камерон спросил меня: «Пап, а ты кто по национальности?» И я сказал: «Ну, я наполовину еврей». Тогда он спросил: «А я?» — «А ты на четверть еврей». Он задумался, надулся, а потом заявил: «Пап, я тоже хочу быть наполовину евреем».
Когда я наблюдаю за своей семьей, я могу только смеяться.
Как-то раз я отрастил бороду. Дети мгновенно полюбили ее. А жена возненавидела. Она сказала: «Эй, Майкл, сбрей эту бороду ко всем чертям». Я тогда здорово изменился. Выходя на улицу, я надевал темные очки, чтобы не быть узнанным. Но это не помогало, потому что меня тут же стали путать с Риком Рубином (знаменитый музыкальный продюсер. — Esquire). Мне кричали «Эй, Рик!», а я говорил: «Привет, чуваки».
Когда у меня появились дети, я не сильно изменился. Просто с этого момента я решил, что буду сниматься только в таких фильмах, которые не стыдно показывать детям.
Многие говорят: вначале карьера, потом семья. Я тоже так думал когда-то. Но это было давно.
Ни жизненный кризис, ни развод не способны заставить человека серьезно пересмотреть свою жизнь.
Я очень неплох в смене подгузников.
Я не знаю, что двигало Брэдом Питом, когда он расстался с прекрасной женщиной и отправился по всему свету в поисках сироток для Анжелины. Я лишь хочу знать, как долго это продлится.
Если вы счастливы в браке, разница в возрасте перестает быть заметной очень быстро. Мы с Кэтрин (Кэтрин Зета-Джонс. — Esquire) вообще не вспоминаем об этом.
Быть семьей, где оба родителя имеют по одной награде от Американской киноакадемии, — это чертовски круто.
Я не знаю ни одной отрицательной стороны получения Оскара.
По последним подсчетам, мой отец снялся в 88 фильмах. Я едва могу насчитать 30. Но тогда были другие времена.
В какой-то момент, когда ты становишься старше, ты вдруг понимаешь: «Так, а ведь, похоже, я уже просто старый бздун». И тут же ты поправляешь себя: «Что ж, надеюсь, это будет забавно».
Однажды отец спросил меня: "Знаешь, как наверняка понять, что ты стал совсем стар?" «Нет, отец», — сказал я. «Все очень просто. Это когда тебе говорят: какие у вас замечательные крокодиловые ботинки. А ты в этот момент стоишь босой».
Сейчас мне все сложнее встретить прекрасную женщину, потому что мое окружение — это люди, которые уже научились неплохо разбираться в лекарствах, и которые по вечерам греют ноги в тазиках с теплой водой. При этом большинство прекрасных женщин, которых я встречаю, считают меня человеком, который способен лишь наметить что-то новое в их карьере.
Если у мужчины и женщины и есть что-то общее, так это тот факт, что оба предпочитают мужскую компанию.
Желтые газеты постоянно пишут, что я одержим сексом. Вот ведь чушь! Просто срань какая-то! Конечно, я никогда не говорил, что я святой. Но я не такой еб***й, как всем кажется.
Я мало что знаю о Ким Бейсингер. Только то, что все хотят, чтобы первая леди была похожа на нее.
Когда мы снимали «Основной инстинкт», мы было пригласили Ким Бейсингер на главную роль. Но она как раз приступила к съемкам «9 ½ недель». Она сказала: «Я сейчас там-то, делаю то-то». Но Шэрон Стоун тоже оказалась ничего.
У многих актрис есть страх не понравиться публике. А меня это только веселит.
Я актер. Но я также и продюсер. Правда, мне не нравится быть продюсером. Мне нравится играть, мне нравится быть на съемочной площадке в качестве актера. Это же здорово. «У вас там все нормально, мистер Дуглас? Принести вам чего-нибудь?» — «Не, я в порядке, спасибо». — «Мистер Дуглас, кажется, мы только что закончили снимать фильм». — «Охренеть можно!» И тут все начинают обниматься. А потом расходятся, чтобы встретиться уже на премьере.
Я слишком ленив, чтобы быть режиссером. Это такое одинокое ремесло. Ты всегда должен быть первым, кто появляется на площадке, и всегда должен быть последним, кто ее покидает.
Большинство актеров так трясутся над своими старательно выстроенными образами, что иной раз даже просят изменить сценарий, чтобы соответствовать этому образу. А я просто хочу играть в хороших фильмах.
Я никогда не снимался в фантастике.
Я много слышал про то, что прежде чем согласиться на роль, я якобы сажусь на диване с калькулятором и подсчитываю, сколько мне принесет картина. Брехня все это! Особенно обидно, когда ты играешь человека, чье сердце разбито, а тебя вдруг спрашивают, сколько ты заработал на этом фильме.
Я очень занят. Бывает, что времени не остается даже на гольф.
Иногда мне кажется, что быть одиноким — чертовски здорово. Великое чувство безответственности!
Какой я к черту киноман? Я почти не смотрю кино. Все, что я смотрю — это спортивные состязания. В отличие от фильмов, ты никогда не знаешь, чем все закончится.
Меня часто перевирают, когда цитируют. Это стало прямо-таки хорошей традицией для многих журналов: взять какую-нибудь вульгарную, сомнительную цитату — особенно такую, где упоминается пара голливудских знаменитостей, — и поместить ее на рекламу поступающего в продажу номера. И все это только для того, чтобы увеличить продажи. Однажды я разговаривал с одной журналисткой около 20 часов. Вооружившись диктофоном, она преследовала меня всюду — дома, в офисе, в ресторане. Этот диктофон работал всегда. А в тот момент, когда я попросил ее прокрутить мне то, что я сказал, она сообщила, что диктофон сломался. После этого случая я решил, что теперь и у меня будет диктофон, на который я буду записывать все.
Скажу вам по секрету: я хреново выгляжу в трико.