Каждого, кто занимался литературным творчеством, хотя бы раз в жизни настигали негативные комментарии критиков и читателей. Все очевидно: вкусы у всех разные, угодить каждому невозможно, остается только работать вопреки ироничным, а иногда и оскорбительным отзывам. Казалось бы, в такой ситуации собратья по профессии должны поддерживать и хвалить друг друга. Но и здесь все не так просто, ведь порой самые обидные высказывания по поводу того или иного произведения принадлежат перу... писателей.
Шарлотта Бронте о Джейн Остен
Две знаменитые британские романистки разминулись буквально на несколько лет: Остен, оставив после себя богатое литературное наследие, умерла спустя год после рождения Бронте. Несмотря, впрочем, на небольшую временную разницу, читатели привыкли ассоциировать писательниц друг с другом. Возможно, такое восприятие обусловлено схожестью стилей и сюжетов. Тем удивительнее тот факт, что Бронте отзывалась о предшественнице отнюдь не с восторгом, да к тому же была уверена в собственном превосходстве. Вот что она писала по поводу романа «Гордость и предубеждение»:
«Она старается ни в коем случае не обеспокоить своего читателя сильными чувствами. Она понятия не имеет о том, что такое страсть. Ее внимание привлекает лишь то, что может увидеть проницательный взгляд, меткость речи, изящество движений, а сердце, пусть и скрытое глубоко внутри, но стучащее быстро и наполняющее нас жизнью, движение крови, в котором чувствуется жизнь и которое смерть готова отобрать в любую минуту, — все это мисс Остин обходит своим вниманием»
Более того, Бронте нередко работала «вопреки» Остен: в письме к своему старинному другу, который упрекал автора «Джейн Эйр» в излишней сентиментальности, литератор сообщила ему, что не собирается ограничиваться показом изысканных садов, как это делала ее коллега по перу.
Владимир Набоков и Жан-Поль Сартр
Два великих современника, несмотря на очевидное отсутствие причин для соперничества, годами испытывали друг к другу стойкую неприязнь. Впрочем, как всякие интеллигентные люди, антипатию они проявляли не лично, а посредством саркастических рецензий на произведения друг друга, в равной мере прекрасных и обидных для обоих писателей.
Так, например, Владимир Набоков сравнил работу Сартра над «Тошнотой» с неумехой-стоматологом, которой по очереди выдирает своему пациенту зубы, и, всякий раз ошибаясь, удаляет здоровый резец. Француз же решил не ограничиваться разбором отдельного произведения и обвинил коллегу в писательском эгоизме и неумении писать романы в целом:
«То, что его почти единственно интересует, так это легкие разочарования его рефлектирующего сознания [...] отличные картинки, очаровательные портреты, литературные очерки. Где же роман?»
Набоков в долгу не остался и вновь прошелся по «Тошноте»:
«Роман относится к тому разряду сочинений, по виду драматичных, но на самом деле просто расхлябанных, которые были введены в моду множеством средней руки писателей — Барбюсом, Селином и им подобными»
Максим Горький и Иван Бунин
Два русских классика в своей среде традиционно считались чуть ли не закадычными друзьями, да что там, друг другу Бунин и Горький писали подчеркнуто высокопарные письма, исполненные уважения и в некотором роде симпатии:
«Да будет воля Ваша...» «...С радостью надеюсь вскоре увидеть Вас»; «Дорогой друг, позвольте только особенно горячо поцеловать Вас. Вы истинно один из тех очень немногих, о котором думает душа моя, когда я пишу, и поддержкой которых она так дорожит...»
На деле же Горький относился к Бунину снисходительно, не торопясь принимать молодого литератора в свой круг избранных, а в личной переписке с Антоном Чеховым в конце 90-х годов позапрошлого века и вовсе отзывался о коллеге по перу довольно скептически:
«Стал читать рассказы Бунина. Порой у него совсем недурно выходит, но замечаете ли Вы, что он подражает Вам? „Фантазер“, по-моему, написан под прямым влиянием Вашим, но это нехорошо выходит. Вам и Мопассану нельзя подражать. Но у этого Бунина очень тонкое чутье природы и наблюдательность есть. Стихи у него — наивные, детские и должны очень нравиться детям»
Бунин же в долгу не остался и также высказался в адрес оппонента, правда несколько позже, в 1936-м году, в собственных мемуарах:
«Вот уже сколько лет мировой славы, совершенно беспримерной по заслуженности, основанной на безмерно счастливом для ее носителя стечении не только политических, но и весьма многих других обстоятельств, — например, полной неосведомленности публики в его биографии»
Вирджиния Вулф о Джеймсе Джойсе
Вирджиния Вулф в своем отношении к Джойсу была неоднозначна: искренний интерес к личности писателя вполне гармонично соседствовал с полным неприятием его творчества. Несмотря на то что Вулф и Джойс работали в одном стиле, используя прием «потока сознания», претензий у писательницы к ирландцу было немало. Неприязнь, смешанная с восхищением (сильные стороны автора «Улисса» Вирджиния Вулф также охотно отмечала), сквозила в письмах романистки к своему приятелю, поэту Томасу Элиоту, где она давала характеристики главному произведению Джойса:
«Мне кажется, что это безграмотная и вульгарная книга: книга трудяги-самоучки, а мы все знаем, насколько они беспокойны, эгоистичны, настойчивы, грубы, склонны к ярким пустым эффектам и, в конечном счете, тошнотворны. Это работа тошнотного студентики, скребущего собственные прыщи»
Известно также, что одновременно с этим Вирджиния Вулф настойчиво уговаривала родную сестру познакомиться с Джойсом: «Мне очень интересно узнать, каков он». Ах, эта загадочная женская душа!