В этом году исполняется восемьдесят лет Георгу Базелицу, великому немецкому художнику. К юбилею большие ретроспективы художника подготовили едва ли не все музеи Старого и Нового Света. Для начала — в соответствии с фамилией — базельский Фонд Бейлера.
Базелиц появился в художественном мире Европы в бурные шестидесятые. В период кризисный и переломный. Старый Свет пребывал в депрессии из-за того, что потерял лидерские позиции в художественном мире. После Второй Мировой американская музыка и американские же абстрактные экспрессионисты провозгласили: теперь художественная столица тут, в Нью-Йорке и отчасти в Чикаго. К семидесятым в окрепшей и оправившейся после потрясений нацизма Германии созрело достаточно мощное движение, ставившее своей задачей найти голос новой Европы. Из этого поиска другого искусства и родилось поколение краут-рока и новой живописи.
Одним из этих новых художников как раз и был Базелиц. Каждый из немецкой плеяды работал очень по-своему, выбирал своего персонального спарринг-партнёра. Герхард Рихтер боролся с фотографией, доказывая примат краски и формы над сухой фиксацией фактов. Ансельм Кифер (большой проект которого недавно показывали в Эрмитаже) возвращал в художественный обиход меланхолический пейзаж, сражался с беспредметностью и внежанровостью.
Базелиц пошёл по своему пути, сильно отличному от рихтеровского и киферовского. Выбрал более сложный стиль борьбы. Во многом заточенный под культ самого себя: Ханс-Георг Керн взял себе псевдоним в честь родной саксонской деревушки Дойчбазелиц. Мало одного броского псевдонима-топонима: художник завоевал славу раньше коллег-современников, благодаря скандалу. В 1963 году с его первой персональной выставки в Берлине было снято две работы — «Какая ночь сорвалась» и «Голый человек». Дело даже дошло до суда и обвинений в порнографии: на одной картине изображён мастурбирующий карлик, на другой — написанная синим дама с раздвинутыми ногами.
Кроме собственно объектов, ничего шокирующего тут не было. Исключённый из Восточноберлинской академии художеств за классовую незрелость, Базелиц отлично владел «суровым стилем», мазками-ударами, густым цветом, живописной экспрессией. Хотя этот почерк он до сих пор подаёт как простое юношеское бунтарство — в недавнем интервью высказался небрежно и внятно: «Я хотел просто-напросто свинячить».
Настоящий Базелиц начинается потом, уже после скандальной славы. В семидесятые он нашёл свой уникальный, узнаваемый почерк. Манеру писать картины в перевёрнутом виде. Именно писать, а не развешивать: он изначально рисовал перевёрнутые предметы и фигуры, портреты и пейзажи (самый знаменитый — «Лес вверх ногами»). Этот нехитрый, хотя и технически трудный (художник, например, пишет только на полу — чтобы класть краску было удобнее и можно было видеть работу сразу со всех сторон) приём позволил ему выполнить свою, если угодно, историческую миссию. Найти альтернативу абстрактному экспрессионизму. Сохраняя фигуративную манеру письма, густо и ярко прописывая цвет, форму, объём предмета, он преодолевает конкретику того, что рисует. Добивается от буквальной живописи эффекта абстракции.
По большому счёту, именно его семидесятнические работы — вместе с вещами Роя Лихтенштейна и Дэвида Хокни — прикончили абстракцию как доминирующую технику и стиль. Она оказалась попросту не нужна. Притяжение формы можно преодолеть одним лишь мастерством, без всяких экспериментов с беспредметностью.
Когда говорят о классиках, подразумевают обычно устоявшийся образхранителя традиций. В лице Базелица европейская живопись обрела патриарха иного рода, лучшего. Неутомимого бунтаря и скандалиста, ниспровергателя идеалов и возмутителя спокойствия. Кумира стрит-артистов (которые до сих пор активно используют его нововведения: писать вверх ногами — их любимый трюк). На выставке в Базеле гвоздь программы — как раз снятые в 1963 году с выставки работы. Как символ новой Европы, молодой и меняющейся, сложной и яркой, раздражающей и непонятной. Такой, какой её до сих пор страшно хочется видеть как можно чаще. Хотя бы на выставках.