Бывший гаишник Сисен, по кличке Кинг-Конг, был известной личностью в нашем ауле. Конченная сволочь и держиморда, - его ненавидели и боялись, почти все односельчане, включая детей. Было в нём что-то такое звериное, отталкивающее. Мощный волосатый торс гориллы, живот бочонком и злобные глаза. На своем старом "ЗИЛке" Сисен воровал всё, что плохо лежит: таскал казенное имущество, воровал комбикорм на ферме, мог запросто увести соседскую скотину. Рассказывали, как он однажды ночью спёр корову своей тещи, перепутав её в темноте.
Мы, детвора, особенно его ненавидели за живодёрство - он любил по пьяному делу стрелять собак и кошек.
Весь этот беспредел почти всегда сходил с рук Сисену, благодаря его невероятному везению и крепкой дружбе с местными ментами.
А на окраине нашего аула жил одинокий старик - Кененбай. У казахов раньше дети очень редко оставляли своих стариков. После того как умер его единственный сын, невестка, повторно выйдя замуж, забрала внуков, и Кененбай остался совсем один.
И была у него собака, белая с голубыми глазами. Мне она всегда казалась настоящей хаски. Правда откуда взялась эта северная красавица в нарынских песках, среди аульных дворняг, я не знаю. А однажды Актабан пропала. Помню, мы искали собаку всей детворой, и стали невольными свидетелями разговора аксакала и беспредельщика Сисена.
- Скажи мне, Сисен, ты не трогал мою собаку? Она должна была скоро ощениться, - возмущался Кененбай. - Не дай Аллах, если с ней что-то случится, - несдобровать тебе!
Сисен посмотрел на него своими обезьяньими глазками и сплюнул:
- Отвяжись, старый! Қот@қта ештене маған жаса алмайсын, шал!
Старик покачал головой и стукнув своей палкой по кабине грузовика, сказал: - Оңбайсын сен бала, оңбайсын!
И пошёл прочь.
А на следующий день Кененбай тихо умер, он просто не проснулся.
... Через пару месяцев, мы вспомнили его стычку с Кинг-Конгом.
В ту декабрьскую ночь Сисен вернулся домой поздно, - поиграв в гарбе с дружками и с выкушанным литром «разведенки» в бездонном пузе.
Тормознул возле ворот, выполз из кабины, привычно слил воду из радиатора и застучал в ворота:
- Эй, қатын, есікті аш!
В ответ - тишина. Поплелся к окнам и забарабанил. Тишина, никто не открыл.
Долго стучал Сисен, кричал матерился, пока не устал и не забылся. Очнулся он от жуткого холода - замерзает. Начал заново стучать исцарапанными в кровь пальцами. Вдруг перед глазами в окне, в которое он барабанил, показались какие-то надписи. Он потер свои осоловелые глаза и прочитал: 1923-1987...
Сознание стальной кувалдой тюкнуло в его пьяное темя, опорожнив мочевой пузырь.
Сисен понял, что стоит посередине кладбища. Напротив могил своего отца и матери. Подальше белела еще свежая могильная доска Кененбая.
Где-то рядом тявкнула и пробежала белая собака. За ней залились звонким лаем щенки. А сзади контрабасом загудел его грузовик...
Дико закричал Сисен, и его туша, спотыкаясь, побежала прочь по солончакам, - в ночную степь.
…Нашли Сисена утром на окраине аула. Грязный, с кривым от инсульта лицом, он сидел на завалинке старой мазанки Кененбая.
Рассказывали, что он, заикаясь, плакал, держа в грязных ручищах ошейник Актабана - собаки дедушки Кененбая, которую он застрелил.
(Из воспоминаний моего детства)