На тех фотографиях я другой. Не в смысле возраста, величины носа или фигуры, а другой совершенно. Все в глазах.
В тот день мне исполнилось двадцать два. Я закончил университет и в правом кармане моих стареньких джинс лежали сигареты, карандаш и диплом о высшем образовании. Прошло уже три недели, как мы с однокурсником выпили по последней баночке «Балтики - 9» в студенческой аллее после защиты диплома и разошлись по домам. Все мои друзья были далеко в физическом и моральном плане, виденье будущего было до того размытым, что работа сторожем на овощном складе мне казалась очень заманчивой перспективой.
Раннее утро августа я встретил сигаретой на прогретом балконе и остывшим чаем. Я взял сумку, блокнот с карандашом и тихо ушел из дому, чтобы не разбудить сестру. Почему-то мне казалась отвратительной сама мысль о том, что меня будет кто-то поздравлять. Не любить свой День рожденья мне казалось простым и абсолютно логичным.
Я бродил по городским аллеям, курил и писал чего-то в своем блокноте. Смотрел на лица людей, изнывал от жары и был до неприличия трезв. Пил кофе и наблюдал за компанией детей, отмечающих день рождения какой-то сонной девочки. Было много воздушных шаров, открыток и детских ртов, перемазанных кремом от торта.
Кофе был сладким и невкусным.
Я долго сидел на пошарпаных лавочках, читал «Постороннего» и планировал снять фильм по собственному ненаписанному роману. Дребезжали трамваи, плавился асфальт, кончались сигареты, но я что-то чувствовал. То самое бесконечное одиночество, скорбь по себе усопшему, жалость к себе родившемуся и острое желание узнать, что произойдет там, за пределами этой скамейки и слов из моего блокнота.
А потом, неожиданно - берег Иртыша и пьяные рыбаки, наверняка знающие, чем закончатся все мои рассказы. Пыль, оседающая на мои кеды, которые я планировал носить до конца жизни, и ощущение времени: ушедшего, настоящего и выдуманного.
И все в глазах. Кто делал этот снимок, вспомнить мне не представляется возможным. Хочется думать, что фотографировал человек, которому я не безразличен до сих пор.
На той фотографии я совершенно другой. Не выражением лица или манерой одеваться, а просто другой, как вкус подтаявшего мороженного тридцать лет спустя.