Вчера Алишер Еликбаев опубликовал у себя на странице в Фейсбуке текст некоего российского жж-шника, который сетовал на то, что поколение родившихся в 90-е в игре под названием жизнь уже вовсю вырывает очки у «восьмидесятников» (пожалуй, приведу текст тут полностью, чтобы был понятент контекст).
"Слушайте, недавно осознал совершенно непереносимый факт – люди, родившиеся в 90-х, уже после развала СССР – умеют говорить, читать, писать, работать менеджерами отделов, руководить молодежными политическими организациями, брать ипотеку, открывать общества с ограниченной ответственностью, стрелять из стечкиных, покупать BMW, заводить семью и даже рожать детей! Еще в недалеком прошлом казалось, что 92-го года рождения – это ясли, в лучшем случае детский сад, что-то очень молодое, появившееся на свет совсем недавно, а тут ты натыкаешься в какой-нибудь криминальной хронике на бородатого детину с татуировками, и оказывается, что он родился в 90-х.
Это свершившийся ужас, аксиома – мы, восьмидесятники, больше не считается «молодыми людьми». Я привык быть младше всех. Младше всех в классе, младше всех в универе, младше всех на работе, младше всех среди детей отцовских друзей. Это придавало энтузиазма, наполняло обманчивым оптимизмом. «Ну, все еще впереди!». Ты молод, успешен, у тебя есть фора – фора времени. Тебе представлялось, что так будет всегда. Младше всех, а значит, сравнительно – лучше всех.
Затем, постепенно, пошли сигналы – девочка из HR оказывается 88-го. Муниципальный депутат 89-го. Владелец популярного youtube-канала 91-го, стартапер-миллионер — 92-го.
И сладкая истома восьмидесятчества сходит на нет. Молодость больше не может служить оправданием. Мы стали теми, с кем с бахвальством конкурировали в юности. В нашей юности, которой не стало. Число «30» приближается со скоростью японского поезда. Уже давно пора подвести первые итоги, а ты до сих пор ведешь себя как подросток. Время сыплется, как песок сквозь пальцы, а ты все еще так внутренне молод, что можешь позволить себе настолько заезженное сравнение, не говоря уже о «сладкой истоме».
Что дальше? Кардиограммы. Диета. Седина. Ты лепил армии из пластилина, они же, пальцем обводя их прямоугольником, посылают армии в бой на планшете. Ты учил английский язык по зеленому медведю Muzzy (“I’m Corvax!”), они на английском пишут аналитические статьи в Foreign Affairs. Я стал бояться узнавать чужой возраст и подумывать о том, чтобы скрывать свой. Я с благодарностью смотрю на кассирш, спрашивающих у меня документы, и с натянутым подозрением – на присланные резюме, где виднеется заклятая девятка. Девятка, бывшая первым автомобилем многих наших отцов, но превратившаяся в штамп, герб, печать молодых наглецов, посмевших так быстро повзрослеть.
Время. Сука ты бессердечная."
В целом соглашаясь с тезисами поста, я, тем не менее, хочу сказать вот что.
Те, кто родился в 90-е действительно по некоторым параметрам опережают более старшие поколения, и это не их заслуга, и не наша вина, а следствие действия совокупности многих объективных факторов. Во-первых, у тех, кто из девяностых, нет груза советского образования/воспитания, который постоянно сидит у нас в закромах безусловным балластом (захочешь — не выкинешь). То есть они, конечно, тоже частично воспринимают то наследие, но опосредованно, через родителей и книжки — примерно такое же впечатление можно получить от устного рассказа о вкусе манго. Во-вторых, скорости обмена информацией возросли едва ли не тысячекратно, поэтому у юношей и девушек бледных со взором горящим гораздо слабее выражена инерционность мышления. В-третьих, поменялся, так сказать, общественно-политический формат жизни, и молодежь заточена на «успешность», которая ассоцируется с хорошим образованием и «продвинутостью».
Я достаточно часто общаюсь с теми самыми, из «девяностых», и сам удивляюсь их успехам в той или иной области. Они могут прекрасно, очень дотошно знать, например, историю. Они превосходно владеют несколькими языками, и трехязычие для них не какой-то заветный горизонт, а оставленный позади порожек. Они спокойно оперируют новейшими терминами, и знают все современные технологии и кейсы той или иной сферы — от пиара до управления цементным производством. Они прекрасно чувствуют себя в спортивной сфере — не только как наблюдатели, но и как адепты здорового образа жизни. Они знают все про Стива Джобса, и часто используют цитаты легендарных бизнесменов и правителей.
Есть только одна вещь, которая пока им не покоряется. Это склонность к гуманитарному анализу и способность продуцировать новые смыслы.
Короче говоря, им не покоряется искусство.
Конечно, я сужу в большей степени по кино. У меня есть знакомые ребята, получившие хорошее западное кино-образование, владеющие всеми необходимыми навыками для того, чтобы снимать чистое, гладкое, технически безупречное кино. Они, в общем, этим и занимаются. Есть только одна проблема (не знаю, правда, может это и не проблема вовсе для других). У этих парней и девушек совершенно прикладное и рафинированно-рациональное мышление. Они педанты, способные развинтить любой фильм по винтикам, и заново собрать. Они, в общем, не пионеры на этом пути, просто всегда существовала аксиома, проверяемая каждым новым неофитом, что пересняв сцену из Феллини, скопировав ее буквально до запятой, ты вдруг поймешь, что Феллини живет только в собственных фильмах. Феллини как суть, а не форма. И ЭТО не повторяется. Существует что-то между длиной планов, ракурсами, объективами и актерской игрой. То, что вдыхает жизнь в целлулоид, и освящает калейдоскоп образов печатью демиурга. В материальном выражении этого не существует, это нельзя получить в виде экстракта.
Те, кто из девяностых, такое не очень хорошо понимают. Они вроде бы улавливают концепт (с распознаванием семантики у них нет вопросов), однако не приемлют его, просто потому, что для них чужд сам такой, несколько иррациональный подход. Они хотят снимать или создавать объекты искусства, потому что это в тренде, и создают их — безупречные внешне, полые внутри.
Видимо, именно поэтому, оккупировав все возможные сферы деятельности по всему миру, дети девяностых до сих пор не взяли штурмом кинематограф. Стартаперы, миллионеры, вундеркинды, технические гении — они вполне могут вкладывать в кино деньги. Но не смыслы.
Смыслы за них будут генерировать взрослые дяди Финчеры и Соркины, способные разглядеть в Цукерберге нечто большее, чем просто Цукерберга.
Мне нравится общаться с детьми девяностых. Я просто постоянно хочу донести до них мысль, что в хорошем кино всегда есть попытка выйти как можно ближе из области известного к континиууму непознанного. Именно это будоражит, и заставляет сердце биться чаще.
Они смотрят на меня, как на very strange man, you know.
Возможно, им просто нужно подождать, и пропустить вперед тех, кто из 2000-х.