Подвал был пропитан сыростью. Она стекала со стен конденсатом, сочилась из дырявых труб желтыми потоками. Запах соответственно в подвале стоял… сухой пыли. Пыль оказалась сильней. Прах забивал влагу. Запахом и светлым налетом на одежде и особенно ловко у него получалось вплестись в волосы. А волосы у проповедника были знатные. Впрочем, как и он сам. Мое знакомство с проповедником, в миру - Дима, Димка, Дема, состоялось давно. Ну не так что бы очень - по меркам отрывного календаря, но довольно длительно - по мере нашего общения. Просто он умел изменять время. То круг настенных часов пролетал с одной неостывшей чашкой чая, то растягивался световой игрой за окном. Поэтому мы и предпочитали подвал, где нет любопытных окон, в которые каждый норовит заглянуть. И нет часов, мешающих спать одним своим даже молчаливым присутствием. Подвал.
Комната. Одна из десятков в лабиринте подвала, она выбрана нами из-за найденной в ней парковой скамейки. Здесь уже жили, думаю я.
- Промысел божий, – говорит Дема и указывает на противоположную стену, – там ангел.
Ангел – главная отличительная черта проповедника. Только ему дано видеть и говорить с посланцем. Я, например, не видел его ни разу, как ни вглядывался в пыльную влагу подвала.
Странная картина со стороны: пустая комната с парковой скамейкой ,пыльная фигура в брезентовой куртке, вытянувшая длинную руку в желании указать, познакомить, представить и просветить. Но я слеп.
Дема. Он давно потерял возраст вместе с паспортом и способностью четко говорить. Брезентовая куртка с надписью «стройотряд». Причем надпись - единственное, что более- менее цело из всей куртки. Штаны и сапоги единым пыльным целым покрывающие ноги.
Портвейн – важнейшее, что заставляет Дему говорить. Остальное время он находится в медитации, материализуя из ничего портвейн, что ему всегда удается. Он - проповедник и пророк. Я - первый и молчаливый ученик. Мне незачем говорить, Дема с легкостью считывает мои мысли. И если верить Деме, еще с нами ангел. А не верить Деме нет оснований, ведь он материализует портвейн.
- Смотри, – Дема вытягивает руку, – вот он, вот же, прислонился к косяку и молчит.
Я даже не пытаюсь продолжить взглядом линию указательного пальца. Пробовал, не получается. Не дано. Пусть лучше я буду знать, что ангел рядом, чем разочарованно просеивать глазами пустоту. Увидеть его мне бы хотелось, и тогда он мог бы обрести плоть. Интересно: мысли с ангела возвращаются ко мне? Ангел, по словам Демы, - высок, и напоминает канализационный поток на стене, только белого цвета. Как выгляжу я?
Сколько себя помню, я неотступно следую за Демой, именно я. Ведь жизнь в боге вручил мне он, проповедник. Но как-то получилось, что за это время нам не попадались зеркала. Подвал их не держал, а дом, проросший этим подвалом в землю, находился в таком районе, где не было витрин, только лужи и очки прохожих. Но мне не хотелось смотреться ни в первое, ни во второе. Я не знал, как выгляжу я. Представлял ангела и восхищался Демой.
Подвал. Все что есть, это подвал. По трубам течет жизнь, и её шум навевает сон. Иногда трубы не в силах сдержать жизнь, и она протекает на стены, пол или просто покрывает железо труб холодными каплями, разъедает ржавчиной. И высшая её победа - затопленный подвал с утонувшими крысами, смытой пылью праха и, оставшимся без воды и канализации, домом сверху.
- Дема, а что течет по трубам? – спрашиваю я.
- Портвейн. Потенциальный.
- А что говорит ангел?
- Он молчит. Но я слышу.
- Дема, – я осторожно подвигаюсь к главному вопросу, к тому, что действительно отличает пророка от фокусника (ведь умение материализовывать портвейн не главное), - а ты уверен, что это ангел, а не глюк?
Дема не обижается, видимо этот вопрос задавали ему и не раз. Как-то мельком он показывал справку, выдаваемую в тех местах, где принято задавать подобные вопросы.
- Нет, это не глюк, – Дема вздыхает, сосуд с числом 777 почти пуст, а значит скоро наступит пора медитации, – а даже если так, то увидь его и тогда глюк станет ангелом, а если это ангел, то он обретет плоть.
Я старательно всматриваюсь в сторону потека, рядом с ним появился еще один, они стеклись и я услышал крик новорожденного младенца.
Роддом в Рождественскую ночь. Сказка, спустившаяся на землю. Он и Она, взявшись за руки, смотрели на крохотное чудо, заполняющее своим криком пустоту.
«Я же говорил, – он, выложивший за новомодные роды вдвоем круглую сумму, радостно сжимал Её руку, – как и обещал Ангел, наш сын родился в Рождество.
- Смотри, он тоже видит ангела. Видишь, как тянет к нему свои руки. Только что и мне было видение, как к сыну спустился его хранитель.
- Знаешь, – она доверчиво прислонилась щекой к руке, - а я ведь тоже увидела твоего ангела.»
Дема шумно вздохнул, скинул брезентовый наряд и, расправив крылья, взмыл в небо, разбив потолок хрустальных небес. После, сделав кульбит, он рухнул на новорожденного, именно этот момент и стал его первым осознанным криком.
А я: неприкаянная доселе галлюцинация обрела ангельскую плоть. И у меня, наконец, появился шанс увидеть свое отражение в витрине рождественского магазина, а после, быть может, я обрету настоящую плоть и смогу подарить жизнь глюку.