30 августа скончался Оливер Сакс — один из самых знаменитых и глубоких неврологов и психологов нашего времени. Мы публикуем колонку, написанную полгода назад для The New York Times, когда он узнал о смертельном заболевании.
Месяц назад мне казалось, что здоровье у меня хорошее, даже крепкое. Мне 81, но я все еще проплываю милю за день. Но моя удача закончилась. Несколько недель назад я узнал, что в моей печени множественные метастазы. Девять лет назад обнаружилось, что у меня редкая опухоль глаза. Из-за радиотерапии и лазеров, с помощью которых удаляли опухоль, я в конце концов ослеп на один глаз. В моем случае вероятность, что опухоль глаза пустит метастазы, была невелика — но мне не повезло.
Я испытываю благодарность за девять лет здоровой и продуктивной жизни после того первоначального диагноза, но сегодня я лицом к лицу со смертью. Рак поглотил треть моей печени, и хотя его распространение можно замедлить, остановить его уже нельзя.
Мне предстоит понять, как прожить оставшиеся мне месяцы. Я должен прожить их самым богатым, самым глубоким, самым продуктивным образом. На это меня вдохновляют слова одного из моих любимых философов Давида Юма, который в 65 лет, узнав, что смертельно болен, написал короткую автобиографию. У него заняло это всего один день в апреле 1776 года. Он назвал ее «Моя жизнь».
«Я очень мало страдал от своей болезни, и, что еще любопытнее, несмотря на сильное истощение организма, мое душевное равновесие ни на минуту не покидало меня, — писал Юм. — Я сохранил ту же страсть к науке, ту же живость в обществе, как и прежде».
Мне повезло, что я прожил больше 80 лет, на 15 лет дольше Юма, и эти годы были столь же богаты в плане работы и любви. За это время я опубликовал пять книг и закончил автобиографию (она подлиннее, чем несколько страниц Юма), которая будет опубликована этой весной. И я почти закончил еще несколько книг.
«Я, — продолжает Юм, — отличался кротостью натуры, самообладанием, открытым, общительным и веселым нравом, способностью привязываться, неумением питать вражду и большой умеренностью во всех страстях».
Здесь я отличаюсь от Юма. Хотя я наслаждался теплыми отношениями и дружбой, у меня нет реальных врагов, я не могу сказать, что я человек кроткий. Напротив, я человек довольно воинственный, меня часто охватывают приступы жестокого энтузиазма и полной неумеренности во всех моих увлечениях.
И все же одна строчка из эссе Юма кажется мне поразительно верной: «Трудно быть менее привязанным к жизни, чем я теперь».
За последние несколько дней я смог увидеть свою жизнь как бы с большой высоты, как ландшафт, и во мне углублялось ощущение связанности всех ее составляющих. Это не значит, что жизнь для меня кончена. Напротив, я чувствую себя чрезвычайно живым, и я хочу и надеюсь за оставшееся время добиться еще более глубокой дружбы, попрощаться со всеми, кого люблю, написать что-то еще, попутешествовать, если хватит силы, достичь новых уровней понимания и смысла.
Это потребует дерзости, ясности и прямоты речи. Мне придется добиться ясности в моих отношениях с миром. Но у меня останется время и на веселье (и даже на какую-нибудь глупость).
Я неожиданно чувствую сфокусированность и вижу перспективу. Нет времени ни для чего несущественного. Я должен сосредоточиться на себе, на моей работе и на моих друзьях. Я больше не буду смотреть новости по вечерам. Я больше не буду тратить свое внимание на политику или споры о глобальном потеплении.
Это не безразличие, а отсутствие привязанности: меня по-прежнему глубоко волнует ситуация на Ближнем Востоке, глобальное потепление, растущее неравенство. Но это больше не мое дело — эти вещи принадлежат будущему. Я восторгаюсь, когда встречаю одаренных молодых людей — даже тех, кто сделал мне биопсию и поставил мне диагноз. Я чувствую, что будущее — в хороших руках.
В последние десять лет я все внимательнее относился к смертям моих современников. Мое поколение на пути к выходу, и каждая смерть казалась мне обрывом, отрезанием части себя. Таких, как мы, больше не будет. Но никогда не будет и таких, как вы. Когда люди умирают, их уже не заменить. Они оставляют дыры, которые невозможно заполнить, потому что судьба — и генетическая, и нейронная — каждого человеческого существа состоит в том, чтобы стать уникальным индивидом, найти свой путь, жить собственной жизнью, умереть своей собственной смертью.
Я не могу притвориться, что лишен страха. Но мое главное чувство — благодарность. Я любил и был любим. Мне было дано многое, и я дал кое-что в ответ. Я читал, путешествовал, думал и писал. Я общался с миром, так, как общаются только писатели и читатели.
А главное, я был разумным существом, мыслящим животным, на этой прекрасной планете, и это само по себе было колоссальной привилегией и огромным приключением.