Для большинства добрых жителей нашей обширной страны вызов на допрос куда-нибудь в финансовую полицию – несомненный повод паниковать. Люди помоложе в этом случае пьют водку и на всякий случай переписывают на родственников купленные в кредит машины. Люди постарше пьют валидол и начинают судорожно вспоминать, на кого именно из родственников записана самая непрезентабельная машина, потому как не пешком же на допрос идти.
Между тем была одна категория людей, которые на рубеже 2008-2009 годов на допросы ходили, как к себе домой. Люди эти – юристы и иные сотрудники ряда крупных банков и строительных компаний, которым в свое время не повезло оказаться в зоне влияния некоторых капитанов отечественной экономики. После того, как капитаны эти по разным причинам оказались на разных концах земного шара, деятельность компаний, которые они возглавляли, стала вызывать пристальное внимание органов правопорядка. В одних случаях это внимание было вполне обоснованным, в других без него можно было и обойтись, но то, что в итоге масса людей приобрела крайне специфический жизненный опыт – это факт.
По своему опыту скажу честно – первый раз при вызове на допрос начинаешь нервничать. Какие-то странные ощущения в коленях возникают, сразу хочется закурить, все проблемы отодвигаются на второй план, и начинаешь вспоминать, кому ты на этом свете должен. Потом – привыкаешь. Я своими глазами видел, как реагирует на очередной вызов сотрудница одного из банков, бывший руководитель которого прославился, среди прочего, швырянием пластиковых бутылок в честные журналистские лица.
- Слушай, - сказала она в ответ на звонок мужа, - я сейчас быстренько на допрос, потом Мадинку из детского сада заберу, и домой. Ты сегодня что хочешь на ужин?
Да что там допросы. По-настоящему невесело стало тогда, когда твои друзья вдруг начинали садиться. Или, как мы тогда говорили, «приседать».
Когда всевозможные правдолюбцы и толерасты начинают говорить, что сотрудников некоторых банков в то время сажали пачками, они, конечно, врут. Не было такого. У нас, в конце концов, самый гуманный суд в мире. У нас тут не тридцать седьмой год, не ежовщина.
Наш гуманный суд пачками не сажал. Он сажал волнами. Так это и называлось в определенных кругах – «первая волна», «вторая волна»…
Садились юристы, банкиры, проблемщики и просто администраторы всех мастей. Садились, возможно, потому, что были виноваты – но чаще потому, что просто появились не в то время и не в том месте. Ты, например, мог думать, что кредит дисциплинированному заемщику выдаешь – а оказывалось внезапно, что ты тем самым в составе ОПГ помогаешь выводить народные средства за рубеж. Интересная все-таки штука – жизнь…
А называлось это все красиво - реструктуризация. Про это сейчас на Фэйсбуке много пишут умные и успешные люди. Красиво пишут. Зачитаешься.
Ну да хватит о грустном. Я вам тут веселую историю про допрос хотел рассказать. Хотя, как говорил один мой знакомый, безобидный хозяйственник, всю жизнь считавший скрепки – самое смешное в допросе в том, что меня на него вообще позвали.
Причина, по которой я в этот раз оказался напротив хмурого человека в синей форме, была, без сомнения, уважительной. Мы, как приходится, строили. Получилось так, что один из построенных нами объектов был продан уважаемым людям, которые на момент заключения предварительного соглашения о продаже были еще те, а на момент, когда пришла пора объект передавать, оказались уже не те. В итоге получилось так, что один и тот же объект стал предметом внимания сразу нескольких интересующихся сторон:
- компании, которая за объект заплатила и хотела получить его в собственность;
- правоохранительных органов, которые против собственников компании завели уголовное дело и подметали все имущество, которое компания могла назвать своим, чтобы закрыть ее многочисленные долги;
- банка, который профинансировал покупку и взял ее в залог, а потом понял, что в результате создавшейся ситуации может остаться у разбитого корыта.
Если приглядеться, все три стороны занимались, по сути, одним и тем же и добиться пытались одного и того же. Но приглядываться в тот момент никто особенно не хотел. Видимо, для уточнения того, не мог ли я за четыре года до возникновения этой ситуации как-то ее предсказать и предотвратить, меня и пригласили на беседу в здание веселой раскраски по улице Сейфуллина.
Допрашивающие ведут себя по-разному. Те, кто помоложе и поглупее, преисполнены важности, значимость своего положения и серьезность ситуации демонстрируют каждым жестом, а в тех нередких ситуациях, когда тупят – начинают злиться, причем не на себя, а на свидетелей ситуации. Те, кто помоложе и поумнее, ситуацию часто воспринимают с юмором, особенно когда она высосана из пальца, как в нашем случае.
Примерно такой следователь мне и попался. Он довольно быстро понял, что предъявить мне нечего, минут за двадцать заполнил протокол, и пока я внимательно его изучал, дал понять, что аудиенция окончена. Я уже почти расслабился и начал предвкушать приятный вечер (была, как сейчас помню, пятница), как вдруг дверь в кабинет распахнулась без стука, и на пороге нарисовался второй следователь – огромный, как бизон, парень лет тридцати. Он проследовал к столу, за которым я сидел и внимательно изучал протокол, и через плечо своего брата по разуму заглянул в недра компьютера.
- Это по какому делу? – поинтересовался он по-казахски.
«Мой» следователь не ответил. Вопрос, впрочем, явно был задан от скуки. Хозяин кабинета изучал ногти, я – протокол, гость – что-то на экране монитора. Закончив с чтением, я поднял глаза, чтобы попросить ручку, и вдруг понял, что атмосфера в кабинете неуловимо изменилась. Гость смотрел уже не в монитор, а на меня. Прямо скажем – нехорошо смотрел. Невесело.
- Как фамилия? – вдруг поинтересовался он у своего коллеги (разговор шел по-казахски, вольный перевод – мой). Тот лениво поднял глаза. Перспектива посвящать случайного человека в тонкости дела ему явно не улыбалась.
- Чего тебе надобно, старче? – вопросил он. – Допрос окончен.
- Не окончен. Сюда посмотри.
Оба углубились в чтение. Когда они закончили, на меня нехорошо смотрели уже две пары глаз.
- Я могу идти? – невинно поинтересовался я, почувствовав, что запахло жареным.
- Нет, - ответил первый следователь, - подождите.
Второй обогнул меня и исчез за дверью. Чего именно нужно было ждать, мне никто не пояснил.
Спустя минуту дверь распахнулась снова. На пороге стояли уже двое – давешний гость и мужик постарше. Морда у того, который постарше, была очень начальственная.
- Вы – Такойтов Такойто Такойтович? – поинтересовался у меня «бизон», заглядывая в какую-то бумажку, которую он сжимал в руке.
- Я, - подтвердил я.
- Вы же у нас по-другому делу проходите.
- Кем прохожу? – задал я самый важный на тот момент вопрос.
- Обвиняемым, - пояснил «бизон», и протянул мне два грустно выглядящих листка.
На первом листке значилось, что некто, обладающий в силу неизвестных мне законов Вселенной моей фамилией и инициалами и являющийся директором ТОО «Тяжпромбытстройсталь», обвиняется в присвоении и растрате вверенного чужого имущества в составе организованной группы. Сумма присвоенного и растраченного поражала воображение. Еще сильнее мое воображение поразил тот факт, что на втором листке в качестве меры пресечения, избранной в отношении этого замечательного человека, значился арест.
Я поднял глаза. «Мой» следователь глядел в экран компьютера как Ромео на Джульетту, явно пытаясь понять, что происходит. «Бизон» нависал надо мой, как Голиаф над забывшим пращу дома Давидом. Закрытое его необъятной тушей, начальственное лицо недовольно молчало.
Мне захотелось одновременно выпить, закурить и в туалет. Такое бывает. Всегда было интересно, в чем причина этого природного явления.
- Согласен, - сказал я. – Все понимаю. Вот только один момент хотелось бы уточнить…
На лицах всех присутствующих явственно отразилась мысль о том, что такому закоренелому рецидивисту, как я, не то что моменты уточнять, а даже и вопросы задавать в такой ситуации не к месту.
- Уточняйте, - дал мне последний шанс «бизон».
- Вас не смущает, что согласно вот этому документу мне в данный момент пятьдесят четыре года? – невинно спросил я.
«Бизон» спросил бумажку, посмотрел на цифру в графе «дата рождения», потом на меня, потом на мое лежащее на столе удостоверение, потом еще раз на цифру, потом на начальника. Думается, у Голиафа, обнаружившего, что Давид вышел на бой не с пращой, а с гранатометом РГП-7, было бы похожее выражение лица.
Первым рассмеялся «мой» следователь, за ним я. Начальственное лицо, которое, судя по всему, смеяться не умело вообще, всем своим начальственным лицом выразило колоссальное неудовлетворение и величественно покинуло кабинет. За ним покаянно плелся «бизон», что-то бормотавший про то, что он взял это дело только вчера.
Больше по этому эпизоду меня не вызывали. Вызвали по другому, через две недели. Правда, на этот раз ни с кем не перепутали.