Старая статья, опубликованная лет восемь назад. Повторю здесь. К месту. К мыслям. По мотивам восприятия напишу 15 августа. Интересно, что изменилось...
«… А потом придет она, собирайся скажет, пошли. Отдай земле тело...» 15 августа 1990 год. 12 часов 38 минут Московского времени. 35 километр трассы Слока – Таиси. Водитель автомашины «Москвич 21 41» Цой Виктор Робертович уснув за рулем и не справившись с управлением, врезался в автобус – сухая статья в газете.
«Когда я увидела фотографию машины, то поняла, выжить, находясь в ней было не возможно» — реплика официальной жены Цоя, Марьяны.… Женька сплевывает горькую слюну, и немного хриплым голосом напуская на себя взрослость, говорит – «Не верится что-то, то писали на мотоцикле теперь вот на машине...» Нам по пятнадцать, в памяти еще живой концерт Цоя во Дворце Спорта. Смерть в этом возрасте воспринимается как, что-то романтическое, вроде затяжки сигаретой. Организм еще не привык к никотину, подташнивает, кружится голова. Но как это шикарно выпустить клуб дыма, и отправить щелчком окурок далеко в сторону. Так и смерть кажется, что тут, « окурок с оплавленным фильтром брошенный тем, кто хочет умереть молодым...»
15 августа 1991 года. Тогда еще Алма – Ата. Проспект Горького – местный Арбат. Вечер, в подземном переходе и около ЦУМа горящие свечи. Стены покрыты причудливой вязью букв, при ближайшем рассмотрение складывающимися в фразы. Короткие, отрывистые, они больше похожи на крики: Цой – жив, Бог вернулся на небо. Мы с Женькой приехали к стене Цоя утром, поставили свечи, толком еще не понимая за чем, так символ. В нашем поступке больше дани моде на Церковь, что обрушилась на атеистическое воспитание подобно снегопаду. Христос не понятен, но иконы, пение, свечи- романтика. Стены наших комнат оклеены Цоевскими плакатами, первый глоток свободы коммерции. Посмертное издание черного альбома, с пакетом и постером. Только все это продается отдельно. Пластинки в «Мелодии», атрибутика на базаре. Грандиозный концерт в Москве, звезды русского рока отдают дань памяти погибшему герою. Башлачеву также отдавали дань, но было тише и скромнее, без панихид на стадионах и трансляций по ЦТ. Тогда в СССР были другие Боги, и другой траур.
15 августа 2005 го. Алматы. Проспект Жибек – Жолы. Подземный переход приютивший кафе, музыкальный магазин и парикмахерскую. Обрывочные надписи Король и Шут, Ария. Что ж, у нового времени свои герои, но вот промелькнуло — Кино. И сразу повеяло 90- ыми. Хрипом Романтиков, подпрыгиванием иглы на виниловом диске и легким привкусом отчаяния, напоминающим вкус портвейна Талас, купленным за 25 рублей в первом попавшемся турчатнике. Наслоение воспоминаний и предчувствий. Последний романтик конца 20 – века ушел в осень. Евгений Николаевич, брезгливо осматривает меню кафе, качает головой.-«Нет ты уж меня уволь но есть, и тем более пить я здесь не буду. Отравят, да и по сути стены нет, Арбат тоже считай, что умер. Вот передавали рекламу, в клубе… вечер памяти, Рванем? Вроде клуб приличный, команды местные будут.» Вечно русское желание горевать на виду. Да и какое то горе? Да, теперь мы начинаем понимать смерть, часть одноклассников, друзей по двору – шагнули в неё. Для кого омут иглы, для кого пуля на беспредельных разборках начала 90 – х. Смерть одновременно приблизилась, и в то же время отстранилась, стала чужой, неприятно безразличной. Песни уже оцениваются сначала по качеству записи, потом идет смысл. Хрип и жевание магнитофонной ленты в прошлом. Цой и его время – легенда, «… я знаю что смерть стоит того чтобы жить, а любовь стоит того что бы ждать...».
Да и сама осень закат природы на время снега, тоже изменилась. Глобальное потепление суровой рукой сдвинуло время, растянуло межсезонье… «… в последнею осень уходят поэты и их не вернуть заколочены ставни..» — голос Шевчука словно перекликается с трагическим «… куда ушел внезапно поэт и композитор Виктор Цой...»-предчувствием своей смерти Тальковым. Пророки поэты – они чувствовали свой уход, Цой жил по своим законам и умер молодым. Сколько раз с того момента закатывалась и всходила Звезда по имени Солнце? Кто смог закрыть дверь за ушедшим? Уходили и до него – Башлачев, Янка Дягилева… после — Крупнов, Тальков. Но именно смерть Цоя, нелепая и от этого еще более трагичная вызвала стихию чувств. Он ушел как в «Игле» по аллеи немного покачиваясь и оставляя за собой шлейф надежды. Почему именно этот уход послужил толчком к созданию переулков Цоя во всех городах тогда еще СССР. Он пережил сверхдержаву, его смерть осталась в памяти не вытесненной гибелью целой эпохи. Может он предчувствовал финал времени, и не захотел покинуть его, растворившись в нем словно в нирване. Сон за рулем растянулся навечно.
Гребенщиков пел «рок н ролл мертв а я еще нет» Цой решил умереть подчеркнув жизнь своих песен, дав им дыхание осени. Черный альбом голос с того света, полу мистическое чувство невозможности небытия, откровение перед гибелью. «… И я вернусь домой со щитом а может быть на щите, в серебре а может быть в нищите...» Бог вернулся на небо… Цой – Бог, не сотвори себе кумира… — все смешалось. Людям разрешили верить, заполнились пустые храмы, возникли новые. Языческий третий Рим скинул с пьедестала идолов, погибший мессия – ожидание Воскресенья. Мы заходим в Церковь. Берем с десяток свечей. Родные, друзья – живые и мертвые. Все требуют какого то языческого поминовения. Ну вот вроде дань отдана всем, но нет осталась свеча. – «Давай за Цоя, » — предлагает Евгений Николаевич. Я даже не знаю что ответить, два года проведенные в Церкви, куда шагнул под влиянием пост – Цоевского романтизма, научили, за некрещеных нельзя. А был ли он крещен, даже не знаю, панихиды то по нему служили. Но тогда, он сам был почти пророк – и об этом как то и не задумывались. Вспоминается какая то дальняя родственница, ни разу не виденная но точно крещенная. Романтика переезжает на ночную кухню, где тихо что бы не дай Бог не разбудить жену вспоминается и поминается старое… Мемориальные пляски на гробах – страх Гребенщикова не оправдался, на могиле живые цветы как и пятнадцать лет назад, худенькие юноши и девушки, восьмиклассники. Мода вещь скоротечная, Цой доказал временем что не стал ею, он остался последним романтиком. Загадочным Моро посетившим Алма – Ату и мир, и растворившимся в ночи, слившись с ней черным цветом своей одежды «… я люблю ночь, за то, что в ней меньше машин...» — следи за собой будь осторожен. Чувство ответственности за тех, кого приручили – сколько попыток удачных и не очень, уйти вслед. Чувство полной опустошенности, сказки с несчастливым концом – усталость от бесконечной войны между землей и небом. Жажда пути возникает- выстрел Курта Кобейна, слабым отголоском пронесется немного позже. Чужой язык, мышление – лишь подобие по настоящему тоскливого декаданса с адреналином борьбы. Дон Кихотовскими мельницы, размалывающие в труху, время, события и судьбы.
— Да, дорого бы я отдал, что бы родится в то время… — мой собеседник случайно встреченный в «Меломане» пацан, лет 15- ти, серьга, майка с портретом Цоя, стянутый в растрепанный хвостик волос. Налицо развитие сегодняшнего бизнеса атрибутики, вчерашнее приглашение в РОВД, письмо в школу, ПТУ, на работу родителям. Комсомольский разнос, лишение 13 зарплаты отца… То время… Знакомство происходит около стенда с МР – 3 дисками. Он берет «Кино», продавец советует приобрести альбом… Приходится объяснять, что в официальной дискографии такого нет. Послесмертие создало больше чем прижизненное творчество. Сборники, концерты, пропущенные через компьютер и где то утратившие магию присутствия. Мечта о том времени, – а выжил ли он бы там? Представление о нем у нынешних фанатов, в большинстве своем выросших после смерти кумира самое отдаленное. Но Цой не захотел покинуть его, а этот паренек мечтает вернуться туда – родство душ, связующая нить не подчиненная никаким законам. Стук зовет в дорогу, в сердце в дверь. Стук копыт, мешающий уснуть, тревожащий сон. В городе мне жить или на выселках, камнем лежать или гореть звездой? – тревожный вопрос произнесенный на пороге, ответить на который сможет только время.
В этом году в Москве установят памятник Виктору Цою – музыкант сидит на мотоцикле, словно на минуту остановившись перевести дух, чтобы продолжить свой путь дальше. Ведь улицы ждут…
З.Ы. А памятник вроде так и не поставили...