Мое утро — это шпинат и яйца, но в первую очередь — яйца.
Все пишут про меня так, будто знают обо мне всё, и даже то, чего я сам про себя не знаю. И меня это устраивает, вот только в некоторых статьях я выгляжу как настоящий король пердунов.
Я понял, что просто не уживусь сам с собой, если начну пользоваться твиттером. Я даже сказал себе: с твиттера начинается безумие.
Наверное, в мире осталось всего две или три страны, куда бы я мог приехать и остаться неузнанным. Вот такой я теперь знаменитый. Сраная супер-мать-ее-звезда.
Мне всегда казалось, что лучшее, что я сделаю в жизни, я сделаю между сорока и шестьюдесятью. Так вроде и вышло.
Шестьдесят — это просто разновидность пятидесяти, а пятьдесят — почти то же самое, что сорок.
Каждый — неважно, сколько ему лет, — где-то внутри ощущает себя 24-летним.
Выпадение волос, лысина — это способ Господа напомнить мне, что я человек, а не обезьяна.
Я никогда ни о чем не жалею. Очень часто бывает: то, о чем ты сейчас жалеешь, в итоге приводит тебя потом к чему-то великому.
Кажется, в моей карьере наступил наконец долгожданный момент, когда мне уже не нужно изображать чувака, спасающего мир. До смерти надоело бегать перед камерой с пушкой в руке.
«Крепкий орешек» — один из моих самых любимых фильмов, хотя я чересчур много там сквернословлю. Но это потому, что в тот момент я только-только пришел в кино с телевидения, где ругаться было запрещено, и наконец почувствовал себя свободным. Когда фильм вышел на экраны, мне позвонила моя тетка и говорит: «Мне понравилась твоя картина, мой мальчик, но зачем же ты так ругаешься?»
Сиквел? Я пришел в этот бизнес задолго до того, как они выдумали это дурацкое слово. Раньше мы просто говорили: «Давай сделаем еще один».
Жанр экшен сам себя загнал в угол. Зрители хотят разнообразия, а у нас просто кончились злодеи. Террористы были, гангстеры были, даже пришельцы были. И что теперь? Все перепробовано.
В кино все так просто: надел белую ковбойскую шляпу — и ты герой.
Раньше искусство имитировало жизнь. Сегодня жизнь все чаще имитирует искусство.
Мне не нравится наш мир. Все в нем устроено через жопу, а ведь могло быть намного разумней.
Ты не можешь отменить прошлое. Но ты можешь его не повторять.
Я устал отвечать на вопросы о политике. Я просто хочу, чтобы в правительстве было меньше лишних людей. Я хочу, чтобы правительство меньше вмешивалось в жизнь. Я хочу, чтобы они перестали просирать мои и ваши деньги. И я хочу, чтобы все эти гребаные лоббисты выметались из Вашингтона. Но я аполитичен. Так это и запишите. И я не республиканец.
Моя страна основана на жестокости. Как только мы прибыли сюда, мы сразу сказали индейцам: «Значит, так, чуваки, у нас для вас есть неважная новость, есть новость похуже и есть действительно плохая новость. Неважная новость заключается в том, что мы уже здесь. Новость похуже заключается в том, что мы никуда отсюда не денемся. А действительно плохая новость заключается в том, что мы заберем все ваши земли — каждый гребаный кусочек, который у вас, чуваки, есть, — а взамен дадим вам клочок пустыни размером с почтовую марку. Но как только мы найдем там нефть, мы отберем у вас и эту землю, а вам выделим площадку размером с полмарки где-нибудь в Аризоне и разбросаем по пустыне зараженные оспой одеяла, чтобы вы все передохли к чертовой матери». И если это не жестокость, то что это, черт возьми, такое?
Каждый должен иметь право носить оружие. Если забрать оружие у законопослушных граждан, оно останется только у психов.
Даже самый закоренелый пацифист будет сражаться за свою жизнь, если кто-то попытается его убить. Когда речь идет о твоей жизни, тебе плевать на убеждения. И если у тебя нет оружия, ты будешь отбиваться камнем или схватишь стул. А может, я просто слишком часто смотрю фильмы, в которых сыграл?
Мне не нравится, когда люди говорят: «Что, новое кино с Брюсом Уиллисом? Чувак опять собирается спасать мир?»
Сам-то я родом из Южного Джерси, так что всегда чувствовал много общего с простыми людьми.
Так вышло, что живу я в Лос-Анджелесе, а это самый загазованный город на Земле. Говорят, если твой ребенок растет в Лос-Анджелесе — это все равно как если бы он выкуривал полторы пачки в день. Воздух здесь такой грязный, что о него можно испачкаться.
Я впервые задумался о том, что смертен, когда родилась моя первая дочь.
Замечали, как совсем маленькие дети иногда буквально подавляют в себе желание заговорить? Это хороший урок для всех нас: ты учишься чему-то только тогда, когда молчишь и слушаешь.
Господь — это снег вокруг, почки на деревьях, рождение ребенка. Вот каков мой Господь.
Не уверен, что мое мнение хоть чего-то стоит — ведь я актер. Почему вообще актеры считают, что их мнение что-то значит? Вы за последние полгода слышали от актеров хоть что-то толковое?
Я подчас не могу вспомнить того, что было на прошлой неделе, так что совершенно бессмысленно спрашивать меня о том, что было год назад.
Меня всегда ставил в тупик вопрос о том, каково это — быть мультимиллионером.
Я не кричу на каждом углу о том, что я знаменитость и что мы, мол, с женой так богаты. Я подгузники сам меняю. Я говно подтираю за собаками!
Деньги развращают, но так уж вышло, что они нужны всем.
В жизни мне нужно столько денег, чтобы я мог зайти куда угодно и позволить себе там пообедать.
Люблю черничные пироги. Это очень мужественная еда.
Знаете, о чем я жалею? Вчера вот тут, на столе, на том блюде, лежали груши. Пять или шесть отличных груш. А сегодня их нет.
Я счастлив. А вы?
Жизнь — это не кино. Дублей не будет.