Она попала к нам экстренно и сразу начала выражать недовольство всему, что видели ее глаза и слышали ее уши. Спорила со всеми, кто был в ПИТе (палата интенсивной терапии). В ней чувствовалась властность, и, вероятно, она привыкла к полному подчинению, к тому, что все выполняют все ее приказы. И тут, она в реанимации. Если кто-нибудь был в реанимации, представляет, что это такое. Ты лежишь, практически голый, с всякими проводами, трубками. Возле тебя бегают и никакого «уважения» к твоему телу и к тебе, вообще. Потому как никого не касается, что ты там думаешь, что тебе стыдно из-за своей наготы. И не касается это не, потому что персонал вокруг равнодушный и циничный, а потому что у всех одна цель – спасти твою жизнь. И вот она возмущалась всем происходящим. И выражала свое возмущение любому кто бы не заходил в ПИТ. Ей не нравилось то, как работает персонал, что к ней не пускают на весь день в реанимацию близких родственников, и находила любой повод для возмущения.
И как-то, лечащий доктор пациентки просила зайти к ней и поговорить. Не могу сказать, что я ее боялась, но немного струхнула , честно. Воинственно настроенные люди вызывали в моей душе некое подобие страха - и что же говорить буду, с чего начну-то, с какого бока подойти? На самом деле, работая третий год в этом отделении, до сих пор не знаю, о чем я буду говорить с пациентами. У меня нет заготовленных фраз-трафаретов. Кроме разве что одной – Здравствуйте, меня зовут Марина Чейшвили. Но, как говорится - назвался груздем, полезай в кузовок. Полезла.
- Здравствуйте! Меня зовут Марина. Я социальный работник нашего отделения.
И тут, начинается поток бурной речи.
- Что такое, почему со мной так обращаются, почему меня сюда привезли, почему я в таком виде, почему ко мне не пускают мужа, почему мне никто ничего не говорит, зачем я тут, мне надо домой, неделю назад мой сын женился, а я здесь, лежу голая, непричесанная, немытая, без макияжа.
И этот поток длился часа полтора, который я не прерывала и не пыталась вставить слово. Это было бесполезно. Я просто слушала и слушала внимательно, без оценки ее слов и действий. Только слушала, вникая в каждую фразу, понимая, придет момент, когда она выдохнется.
И она выдохлась. У нее не осталось слов и эмоций.
Пришло моё время. Время, когда я могу применить всё, что умею, что знаю, чему научилась за свою жизнь, за время болезни сына. Я начала говорить о том, что сейчас ей все видится в неблагоприятном свете, но это только иллюзия, что кругом враги. На ее возмущение, что к ней не пускают мужа так часто, как ей хотелось (а в реанимацию, действительно, на весь день не пускают родственников), я предложила ей альтернативу. Вместо мужа она будет видеть меня. До прихода мужа буду я, потом муж, потом вновь я.
Мы с ней подружились. И это было удивительно для многих. Дружба с ней открыла мне новые возможности и новый взгляд на моих пациентов, на их образ мыслей.
Как-то я захожу в ПИТ. Подхожу к кровати своей красавицы.
- Здравствуйте, моя золотая! Как ваше настроение?
Глядя в окно, она долго не отвечала. Потом начала говорить.
- Расскажи мне про Жизнь.
- Про Жизнь? О какой жизни вы говорите?
- Расскажи мне, какой воздух на улице, какая там трава, какие деревья? Есть ли там ветер, а какой он, как одеваются люди, о чем они говорят, какие цены в магазине? Расскажите все, что происходит за этим окном?
И я поняла, что людям, которые находятся там, им нужна Жизнь. Им не надо говорить – ты, давай, борись, крепись, не сдавайся. Им нужна просто Жизнь, потому что они лишены этого, они не видят, не слышат ее. Они изолированы на долгие месяцы от привычного ритма, от обычного течения жизни, которая у них была, и которой они лишись из-за болезни.
И я приходя, стала рассказывать ей о жизни. Стояла на остановке, а ветер был такой сильный, что растрепал мои волосы. И потом, шла не спеша, вдыхая полной грудью свежий воздух, который наполнял мои легкие, напитывая меня энергией. Я рассказывала ей все, что со мной происходило, все, что я видела и слышала. И она слушала с таким искренним внимание, она, прямо, впитывала ту Жизнь, о которой я ей рассказывала. И с каждым моим рассказом, она сама наполнялась жизнью, и ей было уже не страшно то, что происходило с ней. Потому что благодаря рассказам о жизни она не чувствовала себя выброшенной из нее.